1 як мудро пахне скошена трава як сонно сохне тиша над садами і як на яблуневих островах птахи непропорційно посідали
сидять собі і слухають траву і небо все насичене травою так солодко синіє наді мною немовби я у ньому і живу
2 так – мудро пахне скошена трава ще трохи соком – але більше духом ще трохи сміхом – але більше вітром який знетямивсь думати про вічне гуляючи бездонними степами
і дотепер не думати не може хоча степів давно уже нема
Другий рік місто косить чума. Не працюють навіть борделі й тюрма. Скінчився хліб, скінчилась вода. З культурного життя – лише хресна хода. Ходимо, кличемо святих отців. На зворотньому шляху підбираємо мерців.
Папське ім’я втрачає силу і міць. Відьми звільняються з робочих місць. Сенс ворушити цю каламуть? Що тут гадати? Всі й так помруть. Яка різниця, що скажуть зірки? Середні віки такі Середні зірки.
читать дальшеІ тоді єпископ приходить у єврейський квартал, і говорить: «Хто з нас не гине за метал? Усіх нас нищить небесний терор, усіх нас винесуть в чорний коридор. Світла немає. Відсутня мета. Саме час починати свята».
І тоді лунає барабанний бій, і підіймає з землі ремісників і повій, і затягує нас у свою круговерть. Тих, хто помер, не лякає смерть. Не лякає жодна з її образ. Боятись тут варто хіба що нас.
І ми одягаємо пір’я й хвости, і змащуємо кров’ю натільні хрести, і палимо на вулицях свого сатану, і оголошуємо небесам війну, і водимо процесії довкола вогнів. Все, що в нас є – це народний гнів.
Клади на обличчя пудру й грим. Ніколи не пізно померти молодим. Ніколи не пізно змінити ім’я. Про мене свідчитиме тінь моя. Але ніколи й нікому не кажи про це. Смерть не пізнає нас у лице.
Життя випалює нас, як сірники, виймає, мов скалки зі своєї руки, вириває нас, ніби ніж із плеча, ми лишаємось, дикі, як алича, лишаємось, апелюємо до своїх богів. Як на небіжчиків у нас забагато боргів.
Лишаємось разом – мертві й живі, стоїмо по горло у високій траві, стоїмо на березі нічної ріки, запалюємо старі маяки. На вогонь прилітає лише сарана. Ніч глибока. Немає дна.
І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Зозуле, зупинися хоч на мить Коли кувати ти розпочинаєш Душа моя засмучена болить
Здається це написав Накатомі.
Мудрий японець хотів сказати, що зозуля віщує довголіття лише йому. А є ще хтось, хто вже зозулі не почує. На Хортиці нам колись кувала зозуля довго. Збрехала отже. Бабича ховають завтра. Світлого шляху, брате.
Місто Ха Що не рік – то невдалий, а що не доба – лиха. В понеділок дощі повертаються в місто Ха, З понеділка проїзд дорожчає і проліт… Ти не думай, що це печаль – це така пиха, Що життя не прожив, а пробився і проштовхав, Вторгував за лід, За сушений глід, У небес, землі, У тіней, і примар, і у духів сусідніх хат. читать дальшеТоргував, воював і не байдикував ні дня. У полях за рікою орду сам-один спиняв. Бо не вміє ніхто як слід зупинить орди. Сам собі порятунок, ворог і світлий князь. В капшуці на руці монети тобі дзвенять. І чекай біди, Бо завжди один, А всі інші – дим, А можливо і дим – легенда та маячня. І з тобою в диму і мареві так ідуть Ті, хто теж за рікою один зупиняв орду. Ти їх, кожного, як у дзеркалі, впізнаєш. Хоч отой худорлявий красень, а цей – гладун, А отой – висихає майже від снів і дум, Чи малює треш, Чи рахує кеш, Та самотній – теж. Тільки правда, і все, і ніякого закиду.
І куди б ти собі не біг, і куди б не йшов, Ти завжди назавжди повертаєшся в місто Шо. Бо на сердці вина, і сум, і рівненький шов. І нема для них ради в жодному із світів. Ти не думай, що це пиха – це така печаль. Бо загиблі приходять, дивляться, і мовчать, Сподіватись не звикли, вірити – поготів.
І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Якщо рекетир начепить на себе червоночорний прапорець, він все одно зостанеться рекетиром. А взагалі - довгі вуха ФСБ стирчать з цієї історії аж бігом. В такий час їздити на розборки з гранатометом можуть лише бандити або придурки.
Что не сделало турецкое оружие, то сделало трансильванское золото Мне тут один друг сказал, что я ужасно крута, раз умею писать на заказ. На самом деле на заказ я пишу медленно и печально, но это забавный опыт. Это - стихотворение-сказка, обещанная Тайрэну хрен знает когда в качестве маленького приза. Договор дороже денег, но я все никак не могла поймать волну. Однако поймала. Надеюсь, в качестве вгруза на игру и вообще - покатит. На историческую правду и кривду - не претендую.
Там Дракула, правда-правда, честно-честно. Герой и умничка, а не вупыр, вомпэр и шось такэ зубастоВ мире все неизменно — горы, пруды, трава, часовые на башнях, сабли и палаши. Мой родной, охряной и ветреный Шегешвар, серой кладкой да белой ниткой неровно шит. Там доселе, наверно, дремлет стальной дракон и купает лицо луна в дождевой воде, и ругаются, и поют у моих окон. Долог день в середине лета и дорог день. Золотой полновесный где ты ни разменяй, медяки не блестят в руке и не так звенят. Где катилась драконья денежка по камням, вспоминай-ка меня, не истории про меня. Тяжела ли рука врага на твоем плече? Тяжело ли учиться вражьему языку? Кто берется за меч, тот находит еще мечей, кто не может — того, повинного, не секут. Шегешвар, Шегешвар, неизменна твоя река, не меняются только реки, по ним плывут. Я б вернулся, и пил, напился - и отмокал, я б лежал и вовеки слушал одну траву. Но пока ты в траве лежишь, города сдают, оттого не проси уюта — мертвит уют. Нет ничейной земли, вот и я за свою, свою, умирать все равно, а куда веселей в бою. Где катилась драконья денежка по камням, где торгуют соленой брынзой и пьют вино - там стоит у окна, там не знает ни сна, ни дня, там танцует моя погибель, не чуя ног. Наступает на землю мрак — разводи огонь. Наступает на землю враг — собирай поход. Нету проще и нету правильней ничего, почему говорят теперь, что легенда врет? Сколько раз отдавали крепости чужакам? Как же жить, если даже выхода не искать? Шегешвар, охряной закат, золотой дракон... Непокой.
І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Коли скінчиться Браголлах, то все таки напишу оповідання про Міріель-телері. чомусь текст почав укладатись в голові лише зараз. Це будуть дуже мілітаризвані нолдор, мажори-ваніар і вічно нетверезі підданці Ольве. І присвячу каноністам.
І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Брати і сестри во толкінізмі, з технічних причин я буду перебувати у віртуалі рідше ніж завжди. Я намагатимусь не покидати надовго любих нолдор з Непокою, але Фіндекано може раптово зникнути з екрану. У мене з собою буде планшет, але проблеми можуть бути саме зі зв язком. Всіх люблю і вірю, що день настане. Auta i lome!
Звенели струны мои стальные: "Зачем тебе сердце, покой и дом?" Рассветы ржавы, закаты серы, и море сковано вечным льдом. Я небо клял столько раз без счета, что боги бросили этот край. Я столько раз все терял и верил, что снова выйду в ночную даль, И будет ветер, костер и луны, и сотни звезд надо мной во тьме. Я трону струны – и мрак отступит, и солнце ляжет в ладони мне.
читать дальшеЗвенели струны мои стальные: "Поверив в сказку, уйдешь за грань..." И будет небо в жемчужном свете, и будут волны и океан... Так трудно верить, что мрак отступит, так сложно в мире найти себя... А луны гаснут на небосводе, и нет ни моря, ни корабля. Играет ветер с зеленой пеной, гоняет воду на скальный мыс. Я трону струны – и песнь взовьется волшебной птицей в ночную высь.
Звенели струны мои стальные: "Ступай и ветру подставь лицо". Я клял богов, забывал молитвы, и храмы все поглотил огонь. Остался край мой пустым и диким – лишь небо, солнце и океан. Я дом оставил и вышел в полночь, поверив древним неясным снам. Рассвет горел впереди багряным – там ждет меня золотистый день... Я трону струны – и грянет песня, и свет прогонит слепую тень.
Звенели струны мои стальные: "Там будет твой лучезарный рай". Рассвет лазурью окрасил небо, туман окутал морскую даль. Пускай летят корабли на скалы и ветер гонит в водоворот... К чему мне боги, зачем им верить, когда весь мир о весне поет? Ночные страхи исчезли утром, развеял ветер мою печаль. Я трону струны – и будет вечность, и запоет серебристо сталь:
"Зачем тебе сердце, покой и дом? Поверив в сказку, уйдешь за грань... Ступай и ветру подставь лицо. Там будет твой лучезарный рай".
Карта Белерианда Огромная, на русском и перерисованная в том стиле, который лично мне нравится больше, чем оригинальный. И здесь есть самые северные области Белерианда. Для словески - самое то)))
Анархист Матюкайленко и мировая закулиса: рептилоид Рептилоид был синий, чешуйчатый и пах карамелькой. Ну, потому что он карамельки все время грыз. Когда рептилоид зашел в лагерь анархиста, там все спали, и даже отец Павел, который в противном случае непременно бы долго крестился, а потом сошел с ума. Анархист Матюкайленко нес стражу и бил комаров. Переплюйка тихо струилась, неся по течению не вражий труп, но спящего пьяного лесника, сложившего губы трубочкой и выдувающего со свистом что-то вроде «бери ложку, бери бак, нету ложки — беги так». Рептилоид появился из предутреннего тумана, грустный, как сороконожка, и его большие немигающие глаза уставились на анархиста Матюкайленко — по крайней мере, анархисту с перепугу так показалось.
- Ты ошибся, - выдавил Матюкайленко. - Употребляли сегодня по течению выше. К леснику родня приехала. - Иди ты в жопу, - грустно сказал рептилоид и добавил, - ссссс... - Ого, как тебя, - покачал головой анархист, оправившись от первого шока — он вообще был морально устойчив, особенно после удара веслом во время знаменитого боя на пароме, когда будку паромщика отжал главгад Борис, канат достался приятелю интервента Валеры, а анархисту и его ребятам как-то пришлось отбивать проход, вернее, проплыв в Дубки, где уже топилась баня, - угораздило. - Я — продукт коллективного бессознательного, - вздохнул рептилоид и снова добавил, - ссс.. Хотите карамельку? Она с наркотиками. Правда, я не знаю, с какими, но людям нравится. Тут анархист заметил на плоском, еле выделяющемся над поверхностью лица носу рептилоида крохотные очки в проволочной оправе. - Эх ты, - сказал он. - А еще тайное мировое правительство! Туды ее в качель. Как маленький. Карамельки! - Ссс, - печально ответил рептилоид. - Но если ты ищешь однополой любви, то учти: я вооружен. У меня бластер со слабительным. - Бедняга, - разжалобился анархист Матюкайленко. - Садись чаю попьем. А потом научу тебя пулемет собирать. Может, еще человеком станешь...
І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Хочу кишенькове видання Сильму. Легке й компактне. На обкладинці - такий суворий нолдорський літописець. А опісля кожної глави кілька чистиз листків під заголовком: напиши більш щасливу версіію)) Щоб не було зради, а тільки перемога)