Фанткритик - это ежегодный конкурс рецензий на книги, написанные в жанре фантастики. И литературно-критических статей о них же.
Итак.
СТРУГАЦКИЕ, КОТОРЫХ МЫ ПОТЕРЯЛИ…Все преходяще, а музыка вечна!
«В бой идут одни старики»Ценность книги и место автора в литературе — уравнение с переменными неизвестными. Кто отплывет в вечность, кто канет в Лету — предсказать в принципе невозможно. Мы никогда не узнаем, что современники думали о комедиях Аристофана и списках кораблей Гомера, зато можем быть уверены, что чудаку Пушкину современники предпочитали благонамеренного Загоскина, а про Джона Китса при жизни не сказали ни единого доброго слова. Невероятной популярностью лет этак сто назад пользовались приключения Ника Картера, сладкие словно патока сказки Чарской и залихватские романы Салиаса де Турнемира. Кто сейчас их читает?
Книги братьев Стругацких — символ эпохи. Как Гагарин и Луноход-1, Высоцкий и Евтушенко, стройотряды и дома пионеров, очереди за водкой и книгами. По ленивому «
можно я лягу », саркастическому «
Корнеев грруб!», или ехидному «
цитируем мятежника Цурэна » узнавали друг друга физики и инженеры, богема и неформалы, КСПшники и студенты. Как и «
Зовите меня Измаил », «
Он заслужил покой », «
Грех мой, душа моя, Ло-ли-та » цитаты эти обозначали принадлежность к интеллектуальному меньшинству, своему кругу. Стругацких перепечатывали на машинках и переписывали от руки, зачитывали и крали из библиотек, продавали втридорога и покупали за любые деньги. На них росли — поколениями. И задавались правильными вопросами. Где грань между подвигом и преступлением, чья судьба важнее — ученого или ребенка, стоит ли взрывать башню ПБЗ или возвращаться в концлагерь из светлого будущего, как жить, чтобы не тратить последние минуты на выкрик «дурак! подлец!» обращенный к себе самому.
читать дальше
Во всей полноте мощь Стругацких как властителей дум целой страны проявилась в начале 90х. Стотысячные тиражи АБС разлетались как горячие пирожки, продолжение сонета «как лист увядший падает на душу» в фэндоме не писал только ленивый, а марш Бойцовых котов звучал в десятках феерических вариаций. На любом конвенте ломали копья, был ли Абалкин завербован Островной империей, кто на самом деле убил Киру, как закрывали ГСП и что на самом деле знал старый сморчок Бромберг. Гомеостатическое мироздание останавливало на взлете самые светлые и яркие проекты, умные дети уходили за мокрецами, чтобы больше никогда не вернуться, или рвались вперед с криком «счастье для всех даром». Да и листовка « Все жиды города Питера и окрестностей должны явиться сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на стадион "Локомотив » совсем не выглядела шуткой. Стругацкие оставались актуальны и злободневны, по ним, как по кремлевским часам можно было сверять реальность. Лучшие из лучших фантастов гордились честью дописать продолжение любимой книги, попасть в серию «Время учеников» (слово фанфик тогда ещё не звучало). Прошло четверть века. Что изменилось?
Книгам Стругацких по-прежнему выделяют в магазинах отдельные полки, их хорошо раскупают — лучший маркер популярности, читатель голосует рублем. Однако все чаще звучат угрюмые голоса «Стругацкие устарели». Очевидно, что в ближайшие век-другой коммунизм в отдельно взятой стране не наступит, Мировой Совет не соберется и «Таймыр» никуда не полетит. Никакую планету не отдадут под нужды ученых-физиков, никакую биоблокаду не применят, никакие прогрессоры не внедрятся в измученный Арканар, и никакие людены не отправятся к звездам, оставив человечество позади. В стране где теологию преподают на физфаке, космические корабли освящают перед вылетом, а жизнь больного ребенка несравнимо дешевле новой плитки на столичных бульварах, атеисты и реалисты Стругацкие звучат все более неуместно.
Формальные причины конечно другие.
Для современных подростков «Путь на Амальтею» или «Сказка о Тройке» — лабиринты чужого мира и ребусы незнакомых понятий. Что за будущее без гаджетов и вай-фая, что за зверь бюрократия, чем смешна перепалка Хлебовводова и Фарфурикса, зачем рисковать жизнью ради горстки причудливых интегралов или зеленых сумерек Владиславы. Слишком много незнакомых слов и понятий, рассуждений о непонятных вещах, неизвестных цитат из непрочитанных книг, неторопливых, сложных, а то и откровенно крамольных мыслей. Дети и внуки тех, кто передавал из рук в руки «Улитку на склоне», нуждаются в словаре и переводчике, чтобы верно прочесть «Понедельник» или «Миллиард лет...». В ТББ или Острове они зачастую видят лишь приключения тела, бодрый экшен. И единственное, что вызывает энтузиазм у мальчишек и девчонок — сказочная «Повесть о дружбе и недружбе», в которой все понятно и все на первый взгляд просто — пираты и похищения, перестрелки и перебранки.
Взрослым читателям намного грустнее. Как уже было сказано, Мир Полудня для многих и многих рухнул вскоре после распада СССР, когда инженеры и физики становились кто челноком, кто бизнесменом, кто эмигрантом, а кто и нищим. Сменилась система ценностей, нравственные, извините, ориентиры, моральные нормы, этика и эстетика. Рефлексирующие писатели, гениальные физики и прекраснодушные капитаны космических кораблей перестали вызывать безусловный трепет, поступки и мотивации любимых героев окрасились совсем другими красками. Чем провинился перед человечеством безотчий сын Лев Абалкин и двенадцать его сестер и братьев, зачем было стрелять в него — не останавливать, не спрашивать, а поступать подобно Лютеру, швырнувшему в черта Библией? Почему гуманные земляне решили пожертвовать Радугой, её птицами и озерами, для разрушительных экспериментов? Ради какого высшего блага прогрессоров учили спокойно смотреть, как убивают и умирают — и не вмешиваться?
Книги Стругацких действительно специфичны, специализированы, заточены под среду «ящиков» и НИИ, московских кухонь и универских курилок, молчаливых протестов и громких споров, неуемной работы мысли. Они устарели в техническом плане — будущее без интернета не представляется возможным, ни Нуль-Т, ни Линии доставки, ни системы лицеев не ожидается. О диспетчере, который спускается в котлован посадки термоядерного корабля читаешь с улыбкой, как о Мюнхгаузене на ядре, зрелище записи мозга академика Окада напоминает громоздкий корпус и пугающую механику «Наутилуса» — изобретатель Жюль Верн безнадежно отстал от времени и со Стругацкими произошло то же самое. Тот же Хайнлайн или Азимов, что характерно, достоверности не утратили — их космические технологии прекрасно существуют в альтернативной реальности. А «Тариэль» и «Хиус» с годами все больше напоминают картонные декорации, модели из школьного музея.
Юмор Стругацких казался упоительно смешон полвека назад. Нынешний читатель зачастую не поймет, что там веселого. Это не Марк Твен с продувным бизнесменом-янки, не «Трое в лодке» с Монморанси, норовящим украсить крысой рагу. Не Булгаков, злой циник, безжалостный в своей правоте «… Чтобы убедиться в том, что Достоевский − писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было !». Потерялся контекст, просели смыслы, исчезли даже поводы для смеха. Цитата « Модель универсального потребителя, заключённая в этом автоклаве, или, говоря по-нашему, в самозапиральнике, хочет неограниченно. Все мы, товарищи, при всём нашем уважении к нам, просто нули рядом с нею. Потому что она хочет таких вещей, о которых мы и понятия не имеем. И она не будет ждать милости от природы. Она возьмёт от природы всё, что ей нужно для полного счастья, то есть для удовлетворённости » вполне могла бы на полном серьёзе прозвучать на каком-нибудь популярном тренинге личностного роста. Это ведь так прекрасно — хотеть и быть счастливым!
Говоря о популярности Стругацких, невольно вспоминаешь Цветаеву. « Пушкин. Пушкин. Пушкин. Имя благородное как брань площадную — попугаи »… АБС стали брендом, лекалом и мерилом, по принципу «одобрено лучшими стоматологами». Из «Обитаемого острова» сотворили роскошный, дорогостоящий фантастический боевик со звездой мужского стриптиза в главной роли. Из «Пикника на обочине» выдернули основную идею — отвратного и опасного места, набитого кучей артефактов и кучей небритых проходимцев, за эти артефакты готовых и лучших друзей порешить — порефлексировать сперва, смахнуть скупую мужскую слезу — и чпок! А о чем ещё книжка? Какие лужи, при чем тут мухи? Какое отношение унылая интеллигентская болтовня имеет к _нашему_ С.Т.А.Л.К.Е.Р.у?
Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой... всемогущий, всесильный, всепонимающий... разберись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал!
В последние годы много говорят о расчеловечивании — чтобы сосед стал врагом, сначала нужно представить, что перед тобой пятнистая обезьяна, которую можно и нужно бить. С книгами порой происходит то же самое — Стругацкие девальвируются, идут в расход мелкой монетой для поддержки великих идей и громких амбиций. Либералы и консерваторы, демократы и имперцы, православные и атеисты, «крымнаши» и «крымненаши» с одинаковым удовольствием поднимают на щит нужные цитаты из нужных книг, апеллируют к тем же трагедиям, с равным энтузиазмом извергают из ретрансляторов змей, крыс и прочих дурнопахнущих животных. Впрочем, в Библии, как известно можно отыскать даже рецепт фаршированной рыбы, мертвые сраму не имут, а грекам наших игр по счастью не увидать.
Под тяжестью сиюминутной муравьиной возни глушится и забывается главное. Всякий подлинный писатель-фантаст заглядывает в будущее, ощущает, предвидит его — и не только в сфере передовых технологий. « Посмотрите на лилии… Зубная паста Дэнгем! », « Чем старое носить, лучше новое купить », « Задача новояза — сузить горизонты мысли ». Курс движения человечества — не космические корабли и гиперпространство, а расстояние от пещерного патриарха с дубиной до Януша Корчака и матери Терезы, долгий путь по лестнице Иакова — шаг вверх, шаг вниз.
Если верить Стругацким, мы сейчас живем в Арканаре. Пусть пока что книгочеев не забивают на улицах, трупы из темниц не выносят и железные браслеты на запястье не надевают, но не одна столица уже может гордиться — по булыжной мостовой — грррум, грррум, грррум — стучат коваными сапогами коренастые, красномордые парни в серых рубахах, с тяжелыми топорами на правом плече . И выхода особенно нет. Или пытаться сопротивляться, читать в кабаках откровенно разрушительные баллады, а потом вцепиться в поручень отплывающего корабля и сорванным голосом выкрикивать «Как лист увядший падает на душу». Или готовить кровавые восстания, вооружать толпу, и надеяться, что одной свободы достаточно, чтобы уподобить раба богу. Закрывать ставни, запирать двери, слыша крики на улицах — слава богу, что не у нас. Весело стучать по клавишам, набивая «трактат о слухах» — кому надо поймут. Честно наставлять отроков в Патриотической школе. Честно примерить мундир и служить государству по мере сил — кто-то же должен ловить шпионов и торговать зерном, впускать в столицу бочки с водой и выпускать бочки понятно с чем. Читать по бумажке «велик и славен, словно вечность, король, чье имя Благородство!». Пробовать, сидя в пыльном подвале, смешать лекарство из печени вепря Ы и слюны богомола, изобрести горючую жидкость для проведения веселых фокусов или машинку для нежного фарша. Спокойно смотреть, как на площади горят девятнадцать эсторских ведьм — или забыть о долге прогрессора и вспомнить, что ты человек!
Башни ПБЗ работают без передышки, крысоеды наступают по всем фронтам, здоровые упитанные парни в шубах приказывают людям кидаться под танк. Чтобы приобрести слег достаточно нажать на кнопочку power , чтобы попасть в Зону достаточно купить билет на экскурсию до Чернобыля. Дети уходят за мокрецами — на Гоа и на Алтай, в шиваиты и экологи, в новую Флору и старую-добрую ядерную физику, им неинтересен мир победившего капитализма. Связь времен натянулась и распадается по волокну, мы застряли между прошлым и будущим. Непонятно, куда мы движемся, что станет со страной, победят черные или серые. Что можно сделать, куда идти, как добиться нулевой в обоих смыслах реакции на излучение, решать за себя, и из всех возможных решений выбрать самое доброе.
Стругацкие не оставили нам рецепта — как поступить, где искать выход. Когда на Арканар наступает ночь, она может забрать каждого. Случайной арбалетной стрелой, ядом в лекарстве, ворохом окровавленных простыней на постели. Корабли падают в раскаленную атмосферу, батискаф не может поднырнуть под Волну, Левушка-ревушка упрямо ползет к саркофагу, царапая пальцами пол. … Стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали … У каждого есть цена — Кира или Бобка, умклайдет или справедливость, Золотой Шар или чечевичная похлебка с бобами. Надежды нет — кроме как в нас самих. Каждый выбирает за себя — бежать из Арканара или вернуться на Саракш, пробраться в отлетающий корабль или копать убежище для всех, оставаться ли человеком в том месте и в том времени, которое выбрало нас.
Стругацкие — камертон гуманизма. Лекарство от трусости и подлости, фашизма и ксенофобии, ненависти и бессильного гнева. Честное зеркало — все мы слабы, все мы падаем и пачкаем ноги в грязи, все мы умрем — но слова для последней минуты выберем сами. Маяк надежды — однажды люди научатся быть друг с другом людьми, начнут трудиться ради общего блага и отправятся к звездам на космических кораблях. У всех детей мира появятся школы, еда и лекарства и никому не придется собирать на спасительное лечение, баллистические ракеты и автоматы Калашникова останутся лишь в музеях, воздух очистят, леса посадят, а мусор научатся утилизировать без остатка. Всё будет хорошо на одном маленьком голубом шарике.
И это самый главный урок Стругацких, их путь в бессмертие. Их книги переживут смутные времена и останутся в золотом фонде библиотеки человечества. Ведь даже когда по обеим сторонам неба блестят стены Волны, можно не тратить время на выкрик «дурак! подлец!», а подняться и попробовать изменить хоть что-нибудь к лучшему в нашем мире.
… Когда как темная вода,
Лихая, лютая беда,
Была тебе по грудь,
Ты не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь …
(автор - Н.Батхен).