І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Від riweth
Анархист Матюкайленко и любовь
читать дальшеВесна наступала на степь, как на больную мозоль – не отбрешешься, не притворишься, что ничего не было. Всем хотелось петь что-нибудь душевное, поэтому все ругались матом вдвойне старательно.
Лесник влюбился в продавщицу Любу, да так страстно, что потерял ушанку и пить перестал на целую неделю. Все топотал у забора да посылал Любе томные взгляды, один другого косее – кос был от рождения, а тут и вовсе… Интервент Валера томился по санитарке Маше, но внушительный взгляд пулеметчика Назара заставлял его держать свои чувства при себе. Каждый день он начинал писать письмо с просьбой о политическом убежище в республике Чад, но ни разу не закончил. О ком страдал рептилоид, никто не знал, но вел он себя подозрительно – каждый вечер писал стихи гекзаметром, извел с начала мая две общих тетради и одну конторскую, Любой подаренную. Люба любила необычных мужчин.
Анархист Матюкайленко возвышался над всем этим морем влюбленных трелей, как крепкий сарай над раскисшим в дожди огородом.
В один вечер налетела из полей атаманша Иринка, девица гордая и при нагане. Смахивая с кожушка дождинки и томные вздохи интервента Валеры, который в вопросах неразделенной любви оказался неразборчивым бабником, Иринка заорала в темноту землянки: «Анархист! Эй, анархист! Выходи, посидим!».
- Привет, - непринужденно сказал анархист и поправил очки. Очков он не носил отродясь, потому поправил не свои, а рептилоидовы. «Сссс», - сказал рептилоид понимающе.
- Ой, синий парень! – обрадовалась Иринка. – Надо же какой милый.
- Привет, - с нажимом повторил анархист, задвигая рептилоида за спину. – Как оно ваше ничего?
- Да ничего, - ответила Иринка. – Главгад вчера штурмовал прямо лично, а мы его из пушки хренак!
- Из пушки? – оживился анархист Матюкайленко. – Неужто Очевидько расщедрился.
- Расщедрился! – прошипела Иринка, - Как же! Она из фольги оказалась, из золотой, от молочного шоколада. Но психологический эффект ничего. Был. Первые полчаса. Отбились, ничего. Но вы ждите, он скоро к вам придет.
- Мадам! – галантно сказал анархист, незаметно пиная рептилоида ногой, чтобы шел погулял. – Позвольте предложить вам какао и томик Омара Хайяма.
- Мадмуазель! – возмутилась Иринка. – А где ваш синенький забавный?
- Мадмуазель! – простонал Матюкайленко. – Какая прелесть!
Анархист Матюкайленко и три гетьмана
читать дальшеТри гетьмана сидели за длинным дощатым столом, покрытым немного поеденной молью бархатной скатертью с кистями. Гетьман Очевидько, стыдливо кося в сторону, заплетал кисточки в косички, и на конце каждой повязывал двойной бантик. Двое других были анархисту незнакомы. Один в зеленом берете с облезлым пером, но с булавою тяжелой и усыпанной каменьями, второй – маленький, тщедушный и в скафандре. Поверх скафандра был выпущен шнурок со стандартным синим бейджем, прозрачным, в синих уголках. Слово «ГЕТЬМАН» было выведено на бейдже голубым маркером, последняя буква Н слегка потекла.
- Пан-товарищ-рядовой Матюкайленко, - строго сказал тот, что в скафандре, снимая прозрачный плексигласовый шлем и постукивая по нему костяшками, - так как, служить будем исправно?
- Тебе, что ль, стеклянная башка? – спросил анархист. – Я тебе пудель?
- Ты мне опора и надежда всего буквально народа, - сказал гетьман в скафандре – и обвел руками помещение, низкую закопченную землянку, где кроме него было только еще два гетьмана и один анархист.
- А по-моему, он пидарас, - сказал зеленый берет, поправил перо, которое норовило свиснуть на нос самым неприличным куриным образом, и добавил, - клянусь моим орлиным пером.
- Сам ты латентная девиация, - ответил Матюкайленко и показал зеленому берету неприличный жест.
- Хтоооо? – зеленый берет схватился за шаблюку и вскочил, опрокидывая стол, но потом быстро сел на место и отвернулся. Шаблюка была пластмассовая, нежно-зеленая, как стручок. А может, показалось.
- Вот это не пройдет, - сказал гетьман Очевидько. – Начальство надо уважать, старших – слушаться, на войне важнее всего выполнять приказы.
Зеленый берет рисовал что-то неприличное на скафандре своего сотоварища, и от противного скрипа розовенького фломастера анархист поморщился.
- Нервишки беречь надо, - продолжал Очевидько. – Ну ничего, устроим тебе медкомиссию на этот счет…может быть. Ты же знаешь, какой у нас строгий отбор. У него, - он кивнул на зеленый берет, – особенно.
- Эээ, я рассмотрел ваши предложения, - сказал анархист Матюкайленко. – Мне надо обдумать их. Я вам позвоню. В четверг. При условии наличия присутствия осадков.
Повисла пауза, липкая, как тягучки в сельмаге. Гетьманы переглядывались, тот, что в берете, сказал: «Вот пидарас», - и добавил к неприличной картинке последний штрих
- Слышь, - с великим почтением произнес наконец Очевидько, перекрывая утренние вопли петухов. – Четвертым будешь?
Но анархист уже просыпался.
Анархист Матюкайленко и любовь
читать дальшеВесна наступала на степь, как на больную мозоль – не отбрешешься, не притворишься, что ничего не было. Всем хотелось петь что-нибудь душевное, поэтому все ругались матом вдвойне старательно.
Лесник влюбился в продавщицу Любу, да так страстно, что потерял ушанку и пить перестал на целую неделю. Все топотал у забора да посылал Любе томные взгляды, один другого косее – кос был от рождения, а тут и вовсе… Интервент Валера томился по санитарке Маше, но внушительный взгляд пулеметчика Назара заставлял его держать свои чувства при себе. Каждый день он начинал писать письмо с просьбой о политическом убежище в республике Чад, но ни разу не закончил. О ком страдал рептилоид, никто не знал, но вел он себя подозрительно – каждый вечер писал стихи гекзаметром, извел с начала мая две общих тетради и одну конторскую, Любой подаренную. Люба любила необычных мужчин.
Анархист Матюкайленко возвышался над всем этим морем влюбленных трелей, как крепкий сарай над раскисшим в дожди огородом.
В один вечер налетела из полей атаманша Иринка, девица гордая и при нагане. Смахивая с кожушка дождинки и томные вздохи интервента Валеры, который в вопросах неразделенной любви оказался неразборчивым бабником, Иринка заорала в темноту землянки: «Анархист! Эй, анархист! Выходи, посидим!».
- Привет, - непринужденно сказал анархист и поправил очки. Очков он не носил отродясь, потому поправил не свои, а рептилоидовы. «Сссс», - сказал рептилоид понимающе.
- Ой, синий парень! – обрадовалась Иринка. – Надо же какой милый.
- Привет, - с нажимом повторил анархист, задвигая рептилоида за спину. – Как оно ваше ничего?
- Да ничего, - ответила Иринка. – Главгад вчера штурмовал прямо лично, а мы его из пушки хренак!
- Из пушки? – оживился анархист Матюкайленко. – Неужто Очевидько расщедрился.
- Расщедрился! – прошипела Иринка, - Как же! Она из фольги оказалась, из золотой, от молочного шоколада. Но психологический эффект ничего. Был. Первые полчаса. Отбились, ничего. Но вы ждите, он скоро к вам придет.
- Мадам! – галантно сказал анархист, незаметно пиная рептилоида ногой, чтобы шел погулял. – Позвольте предложить вам какао и томик Омара Хайяма.
- Мадмуазель! – возмутилась Иринка. – А где ваш синенький забавный?
- Мадмуазель! – простонал Матюкайленко. – Какая прелесть!
Анархист Матюкайленко и три гетьмана
читать дальшеТри гетьмана сидели за длинным дощатым столом, покрытым немного поеденной молью бархатной скатертью с кистями. Гетьман Очевидько, стыдливо кося в сторону, заплетал кисточки в косички, и на конце каждой повязывал двойной бантик. Двое других были анархисту незнакомы. Один в зеленом берете с облезлым пером, но с булавою тяжелой и усыпанной каменьями, второй – маленький, тщедушный и в скафандре. Поверх скафандра был выпущен шнурок со стандартным синим бейджем, прозрачным, в синих уголках. Слово «ГЕТЬМАН» было выведено на бейдже голубым маркером, последняя буква Н слегка потекла.
- Пан-товарищ-рядовой Матюкайленко, - строго сказал тот, что в скафандре, снимая прозрачный плексигласовый шлем и постукивая по нему костяшками, - так как, служить будем исправно?
- Тебе, что ль, стеклянная башка? – спросил анархист. – Я тебе пудель?
- Ты мне опора и надежда всего буквально народа, - сказал гетьман в скафандре – и обвел руками помещение, низкую закопченную землянку, где кроме него было только еще два гетьмана и один анархист.
- А по-моему, он пидарас, - сказал зеленый берет, поправил перо, которое норовило свиснуть на нос самым неприличным куриным образом, и добавил, - клянусь моим орлиным пером.
- Сам ты латентная девиация, - ответил Матюкайленко и показал зеленому берету неприличный жест.
- Хтоооо? – зеленый берет схватился за шаблюку и вскочил, опрокидывая стол, но потом быстро сел на место и отвернулся. Шаблюка была пластмассовая, нежно-зеленая, как стручок. А может, показалось.
- Вот это не пройдет, - сказал гетьман Очевидько. – Начальство надо уважать, старших – слушаться, на войне важнее всего выполнять приказы.
Зеленый берет рисовал что-то неприличное на скафандре своего сотоварища, и от противного скрипа розовенького фломастера анархист поморщился.
- Нервишки беречь надо, - продолжал Очевидько. – Ну ничего, устроим тебе медкомиссию на этот счет…может быть. Ты же знаешь, какой у нас строгий отбор. У него, - он кивнул на зеленый берет, – особенно.
- Эээ, я рассмотрел ваши предложения, - сказал анархист Матюкайленко. – Мне надо обдумать их. Я вам позвоню. В четверг. При условии наличия присутствия осадков.
Повисла пауза, липкая, как тягучки в сельмаге. Гетьманы переглядывались, тот, что в берете, сказал: «Вот пидарас», - и добавил к неприличной картинке последний штрих
- Слышь, - с великим почтением произнес наконец Очевидько, перекрывая утренние вопли петухов. – Четвертым будешь?
Но анархист уже просыпался.
@темы: українське