І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
08.03.2013 в 07:30
Пишет нолдор белерианда:"Воинство нолдор Белерианда" - АУ, 1 из 6. Часть 2.
Название: Друзья
Размер: Миди (6 017 слов)
Жанры и категории: AU, ангст, смерть персонажа
Рейтинг: R
Персонажи: Келегорм, Финрод, Саурон, Куруфин, Берен, где-то на заднем плане Хуан и Лютиэнь.
Примечание: читать дальше АУшка... махровая и пушистая. С кучей ООС. Феаноринго- и финродофилам читать с осторожностью, ибо автор тапки все, конечно, поймает и ровными рядами расставит, возможно, даже приняв к сведению, но всё равно мимо ушей пропустит в итоге, поскольку это АУ, а, значит, место для выгуливания разнообразных "ИМХО" и видений.
Паршиво. Это было первое, что подумал феаноринг, придя в себя. Затея была идиотской с самого начала. Идиотской и безумной. Впрочем, безумие, по мнению большинства эльдар, было основной чертой рода Феанора. Вот и Нарготронд тоже так думал. Но почему-то на Совете прислушался не к доводам чести Финдарато, а к доводам разума феанариони. Хотя с разумными обоснованиями – это, скорее, к Курво, сам он, кажется, больше вещал о Клятве и «не стой на пути феанариони к Сильмариллам». И они ушли. Одиннадцать эльдар и смертный. На десятерых и адана ему было глубоко плевать. Но ОН был его другом. Тогда, в Амане. Пока не прозвучало на горящем пирсе Альквалондэ это роковое, ударившее в сердце «убийца», казалось, навсегда проложившее меж ними непреодолимую стену. Когда Второй и Третий Дома пришли в Эндорэ, пришли через Хэлкараксэ, он искал четверых, и был бесконечно счастлив, узнав, что они живы. Он был готов принять их ненависть, ему было плевать, главное – они живы. Они – это Айканаро, Ангарато, Арэдэль и Инголдо. Хотя с последним они практически не разговаривали. А после резких слов Карнистиро, общение почти прервалось и с близнецами. Единственной, кто не нарушил старого обета дружбы, была Ириссэ, Белая Дева. Но она погибла. Сколько раз он потом корил себя, что не убил этого проклятого недо-эльда, а позволил ему уйти…
После Браголлах он не надеялся ни на чью помощь. Они уходили в никуда. Химринг и Таргелион были в осаде, Дортонион и Маглоровы Врата пали, на Дориат рассчитывать было невозможно. Идти к Нарогу предложил Атаринке. Он не сопротивлялся. Искусный не знал о том «разговоре» в Гавани. Да, Третий предполагал, что благородный Артафиндэ даст приют им и их Верным, хоть и не собирался оставаться в потаенном городе дольше, чем требовалось для излечения раненых. Но по пути - игра Судьбы! - им встретились беженцы из Минас-Тирит. За ними шли орки и волколаки Саурона. И они обнажили мечи, защищая Третий Дом. Темные были вынуждены отступить, но сам он прихода в Нарготронд не видел – слишком много было ран. Это уже потом Красивый узнал, что провалялся без сознания почти месяц, а Куруфинвэ за это время чуть не поубивал целителей. С ним самим проблем было меньше, и он поправился быстрее. А для старшего феаноринга этот месяц был месяцем бреда и темных видений, изредка прогоняемых нездешним светом.
Когда он пришел в себя, первое что увидел, было лицо Финдарато. И он улыбнулся - так, как раньше, в светлом Амане, когда не было меж нолдор вражды и недоверия. Когда ему было плевать на мнение Верных, братьев, даже отца. Финдэ. Ответная улыбка. Светлая, чистая, такая же. Минутное ощущение, будто всё, что было – кошмарный сон, и они вновь сидят в охотничьем домике на границе лесов Оромэ. Тут в комнату влетел Куруфинвэ. Его счастливая ругань – и всё становится на прежние места. Пути назад нет. Улыбка феанариона гаснет. Ничего не вернуть, как бы ни хотелось. Не вернуть того доверия, понимания. Всё кончено. Кончилось тогда.
Медленно поправляясь, Охотник мучился присутствием кузена. Хотелось поговорить, наконец, нормально, от фэа к фэа, но не было сил вновь перебросить мостик через пропасть. Планы по переезду к старшему, в Химринг, откладывались. Всё изменилось в один день. Тьелкормо стоял возле одного из фонтанов и просто смотрел на воду.
– Скучаешь, брат?
Брат… забыть, вытравить из сердца, но невозможно, невозможно отказаться от возможности построить мост, разрушить стену.
– Да нет, просто задумался, Инголдо. Красиво у тебя тут.
Разговор продолжился, и Охотник поверил, что всё еще можно вернуть. Они вновь могут быть друзьями.
А потом пришел Смертный. И всё завертелось. Вновь повторяя Клятву, он смотрел не на адана, он смотрел в глаза Финдарато. И говорил не для нарготрондцев, для него. Не надо, Финдэ, не вставай на пути Клятвы. Откажись. Дай ему отряд, что угодно, но не уходи сам, не буди Проклятие Камней, не тревожь Проклятие Мандоса! Не послушался – ушел. А он не выдержал. Не выдержал нового воздвижения стены. Ушел следом. Ничего не объяснив брату. Лишь оставив письмо. Короткое - наверняка Курво обиделся. Его сопровождал только Хуан. Турко надеялся догнать отряд Финрода. Поговорить, убедить, а если не получится, остаться с ним. Не позволить разорвать дружбу. Наверное, то же чувство вело и Финдекано в Ангбанд, к Майтимо. Тогда он этого не понимал. Теперь понял.
Но нагнал он лишь отряд орков, устроивших засаду. Схватка была короткой. Келегорм не увидел, что стало с верным Хуаном - самого феаноринга огромный орк свалил ударом по голове.
И вот он здесь. Скорее всего – на Тол-ин-Гаурхот. Цепи не позволяют нормально шевелиться. Надежды на спасение нет. Скрывать, кто он – бесполезно. Нельо рассказывал, что Моргот заставил всех своих майар запомнить черты семерых сыновей Феанора. Ничего хорошего его не ждет. Кроме медленной мучительной смерти под пытками.
Туркафинвэ снова пошевелил руками. Цепи держали крепко. Дергай не дергай, слабее не станут.
Его все считали бешеным, горячим, безрассудным. Да он и был таким. Однако жизнь в Приграничье, на самом краю, учит многому. Третьего сына Феанаро она научила сдерживать свой нрав. Опираться не только на чувства и порывы, а на разум, расчет. Все его победы – результат баланса темперамента, расчета и таланта. Буйный нрав с годами подчинился дрессировке. Да, он дрессировал себя, как дикого зверя из лесов Эндорэ. И добился цели, хотя не показывал этого. Для окружающих он оставался всё тем же: самым красивым, самым вспыльчивым и несдержанным, но далеко не самым умным сыном Пламенного Духа. Скорее всего, Куруфин догадывался об этих переменах, одобрял, но не подавал виду. Возможно, кто-то из близких к ним Верных тоже что-то заметил, хоть и скрывал.
Он нарушил это хрупкое равновесие дважды. Первый раз – во время битвы за Аглон, когда холодный расчет подавил чутье. Они проиграли, вынуждены были отступить. Второй раз – сейчас - он поддался порыву, кинулся вслед за Инголдо – и попал в плен, из которого нет возврата.
Тьелкормо не знал, сколько прошло времени после его пленения, когда дверь открылась, и в камеру вошел черноволосый эльда, от которого так и веяло опасностью. Нолдо быстро догадался, кто перед ним. Саурон Жестокий, Гортхаур, правая рука Моргота. В своем любимом воплощенном облике. Эльф понимал - от него ждут ярости и оскорблений, но он чувствовал лишь равнодушие, сквозь которое пробивалась досада, что не смог, не успел объясниться с кузеном и другом, и вина - перед братом, за то, что сбежал. Впрочем, эта досада - только тронь - могла в любой момент вспыхнуть злостью и гневом.
Майа с интересом разглядывал пленника. Увиденное ему понравилось. Сыновья Феанаро были удивительно хорошим материалом для экспериментов. Однако о том, чтобы заполучить одного из них, можно было лишь мечтать. Семеро слишком крепко держались друг за друга и почти не повторяли ошибок с тех пор, как их старший побывал в гостях у Повелителя. И вдруг какому-то паршивому отряду полудиких орков удалось захватить в плен как раз одного из тех, на ком Волк очень хотел отыграться. Ученик Охотника, полководец Первого Дома.
– Надо же, мне доложили о простом остроухом охотнике с собакой, а обнаруживается, ни много ни мало – сын Феанора. Я долго ждал этой встречи, – майа насмешливо посмотрел на скованного эльфа.
– Не скажу, что рад ей, – разум кричал, что он должен быть бешеным, яростным, не показать, как много он знает, не дать врагу понять, что умеет управлять своими эмоциями, но броня безразличия была слишком крепка, и его хватало только на язвительность.
– Твое мнение меня не интересует. Пока, – Саурон резко, почти без замаха, ударил пленника по лицу. Не слишком больно, но очень унизительно.
Такого удара Тьелкормо не ждал, и потому он достиг своей цели. Заснувший было норов начал просыпаться, но пока – медленно. Яростный взгляд и относительно равнодушное:
– Только и умеешь, что бить пленных?
Какой-то он чересчур спокойный… Странно. Посмотрим, насколько хватит его спокойствия.
– Намного больше меня интересует Нарготронд, в котором скрылись вы с братом. Его местонахождение, укрепления... А затем можно будет поговорить и о крепости твоего старшего – Химринге, так вы его называете, кажется?
– Слишком много хочешь, Тху! – еще не выкрик, констатация факта. Безразличие начинает тускнеть, но сдавать позиции не собирается. Рассказывать что-либо врагу Туркафинвэ не был намерен. От вторжения в разум его скрывало аванирэ, так что вкупе с равнодушием это давало иллюзию защищенности.
Еще один удар, на этот раз действительно болезненный, под дых. Феаноринг, наверное, сложился бы пополам от боли, однако цепи этого не позволили. Он судорожно пытался вдохнуть…
– Все нолдор говорят одни и те же слова. Я дам тебе время подумать, - с этими словами майа вышел, оставляя пленника в одиночестве.
Решил повременить. Конечно, куда ему торопиться, если пленник в полной его власти. Никуда не денется из каменной тюрьмы. А Клятва не пустит в Мандос. Келегорм горько засмеялся. Вот так, гордый сын Феанаро. Вот он, твой конец, не в битве, с мечом в руке, не гибель героя. Медленное угасание узника – вот твой удел. Наказание за Альквалондэ и Лосгар.
Прошло еще какое-то время. Может, час, а может, день и не один. Время застыло. Пришли орки, открепили цепи от стены и куда-то поволокли. Впрочем, этот вопрос быстро разрешился. Пыточная камера. Вздернутые над головой руки. Стоять приходится почти на цыпочках. Треск разрываемой одежды и холодный голос Саурона:
– Ну что, не надумал мне отвечать?
– Разве ты сам не догадываешься?
– Нолдор глупы. Они цепляются за свои понятия о чести и долге, которые никому не нужны. Начинайте.
Свист кнута. Первый удар. Первая жгучая боль. Попытка сдержать крик, стон. Второй, третий, десятый, двенадцатый. Прокушенная губа. Привкус крови во рту. Двадцатый, тридцать пятый. Первый стон. Сороковой. Ноги начинают подкашиваться. Напрягаются руки, принимая тяжесть тела. Счет ударам потерян. Мир подергивается пеленой боли в спине и руках. Собственный стон. Сквозь полузабытье – усмешка Тху и прежний вопрос. Сквозь стон: «нет».
– Какой упрямый. Соль.
Сознание резко возвращается вместе с обжигающей болью. Крик уже не сдержать.
– В камеру его.
Тот же каменный мешок. Ноги не держат, руки почти потеряли чувствительность в тесных оковах. Грубые холодные камни вызывают новый всплеск боли в свежих ранах на спине. Наконец сознание тихо оставило его…
– Молчит?
– Пока молчит, Повелитель. Скоро заговорит.
– Феанариони глупы и упрямы. Вспомни их старшего.
– Тому и нечего было рассказывать.
– Где его захватили, на охоте?
– Вряд ли. Орки сказали, он мчался куда-то на север.
Да, надо бы выяснить, куда и зачем он несся… Не в Ангбанд же. Слишком сложный способ для самоубийства. Даже для феанариона…
– Выясни это. И продолжай расспросы про Нарготронд.
– Слушаюсь, мой Повелитель.
…Финрод смотрел в огонь. Была его стража, но это не мешало правителю Нарготронда, пусть и бывшему, уплывать мыслями далеко. Он смотрел на тихий костер, а видел бешеное пламя, пожирающее причал Лебяжьей Гавани. Они пришли поздно, бой уже был почти завершен, корабли телери отбиты. У первого же из них он нашел одного из своих друзей-корабелов – лежащим мертвым. Над ним стоял Тьелкормо, в его глазах бились ярость и боль. Кузен, лучший друг. Так быстро перешедший в разряд бывших. На его мече была кровь. Чужая кровь, кровь эльдар. Тогда, прижимая к себе погибшего Эалиндо, он был в полной прострации. Тогда у него и вырвалось это роковое «убийца». Даже спустя годы это воспоминание вызывало боль. Сначала это была боль потери Эалиндо и остальных друзей и знакомых из числа ни в чем не повинных телери. А потом.… Уже позже, в Хэлкараксе, он вновь и вновь вспоминал эту сцену. Вспоминал, как погасло что-то в глазах Тьелко после этого слова, как ледяной холод затопил боль, заглушил в них ярость. Ни возмущения, ни удивления, ни протеста. Третий феаноринг просто развернулся и ушел в темноту к братьям. Тьелкормо осознавал, что они натворили в Гавани. Ужас и раскаяние – вот что еще было в его глазах. Туркафинвэ был открыт для него, открыт для брата, для друга. И не смог простить, принять его слов. Роковых, окончательных. Сжегших все связывавшие их нити. Он сам оттолкнул Турко тогда. Финрод не мог простить себе этого. Не мог простить своего непонимания. После встречи Домов и воссоединения нолдор они не разговаривали. А когда он строил Нарготронд, феаноринги, жившие в Аглоне, вдруг прислали помощь. Просто так. Все пришедшие Верные носили знак Келегорма и ушли, не попросив ничего взамен. Просто испарились. Вот тогда он начал понимать, что же произошло меж ними.
Хотелось поговорить, объясниться, но не было сил не то что приехать в гости в Аглон, а даже письмо написать. И когда после Браголлах прибыл отряд Артаресто, прикрываемый поредевшей дружиной Первого Дома, когда сам еле живой Атаринке просил приюта и помощи для своих Верных, раненого сына и чуть дышащего Тьелкормо, - тогда Инголдо понял, глядя на бледное лицо брата, чем тот был для него даже в ссоре. Он сам помогал целителям выхаживать Турко. Тот пришел в себя, и это его тихое, непривычно доверчивое для земель Эндорэ «Финдэ» дало понять, поверить, что примирение возможно. Артафиндэ придумывал различные предлоги, чтобы феаноринги задержались в потаенном городе подольше. Они вновь тянулись друг к другу сквозь пропасть. Но его позвала Клятва, не менее весомая, чем та, что была дана на вершине Туны. Берен, Лютиэнь и Сильмарилл. Финрод понимал, какой будет реакция принцев Первого Дома. И видел, как радостно жители города ухватились за доводы Куруфина. Они не хотели следовать за правителем, не хотели воевать. Он пошел за своей клятвой, бросил всё, зная, что идет наперекор чужой. Тот странный, отчаянный огонь в глазах Келегорма, противоречащий его словам… Что он хотел сказать ему, Инголдо не понял. Давно прошли те времена, когда им было достаточно взгляда, а восстановить то единство не получилось…
– Идите спать, государь. Моя очередь.
– Я больше не государь, Берен, я уже говорил тебе.
Хорошо, что город остался в надежных руках. Келегорм с Куруфином, конечно, бешеные, но правители хорошие. И с Ородретом поладят. С теми, кто был его подданными, всё будет в порядке. Будет, не может не быть…
…Сколько прошло времени, Тьелкормо не знал. Когда он пришел в сознание, спина болела немилосердно, а рук он просто не чувствовал. Оперся на ноги, снимая напряжение с рук. Изменение положения отозвалась вспышкой боли в спине, а руки… Эру, кажется, он сейчас снова потеряет сознание. И тут вдруг скрип двери, орки вновь снимают цепи с крюка в стене, кровь, пульсируя в руках, вызывает такую боль, что феаноринг падает со вскриком. Твари смеются, тащат по коридору - снова в пыточную. Он старается не тревожить рубцы от кнута, но кто-то из конвоиров жестким пинком под ребра опрокидывает его на спину. Всё, что успело затянуться, закрыться коркой, растревожено вновь. Как больно…
На этот раз его не подвешивают за руки – привязывают к какому-то столу. Снова появляется Саурон.
– Хорошо выглядишь, феаноринг, – с жестокой усмешкой, – тебе явно идет на пользу пребывание в наших темницах. Не надумал еще ответить на мой вопрос?
– Провались в бездну, исчадие Тьмы!
– Ну уж нет - ведь вопросов у меня появилось еще больше. Куда ты направлялся, феанарион? Или это тайна почище расположения Нарготронда?
– Не твое дело, Тху!
– Глупо. Всё равно скажешь. Не сегодня, так завтра, зачем тебе лишние страдания? Куда и зачем ты ехал?
– Куда надо было, туда и ехал!
– Именно что было. Теперь ведь это уже не имеет значения - для тебя. Мне повторить вопрос? Молчишь? Что ж…
Двое орков берут с жаровни железные прутья с раскаленными добела концами и медленно – так, чтоб рассмотрел, - подходят к пленнику.
Саурон вкрадчив:
– Ты ведь не любишь металл, Туркафинвэ. Ты не стал кузнецом, как твой отец и братья. Ты боишься его. Меч – оружие, не дикий металл. Еще есть время остановить всё, разве это такая тайна, ради которой стоит страдать?
Тьелко молчит. Даже зная, что боль будет, и сильная. Но ТАКОГО он не ждал. Орки прижимают прутья к его плечам и медленно ведут их вниз по груди. Невозможно сдержать крик боли.
– Всё еще можно остановить.
Сознание пытается скрыться. Ледяная вода на голову.
– Отвечай.
Теперь то же самое, но снизу вверх.
– Зачем тебе эта мука? Зачем ты ехал сюда?
Неужели это его голос, срывающийся, прерывистый крик?
– Я… искал…
– Кого и что ты искал?
Теперь металл приближается к рукам. От боли отказывают все чувства. Оглушает собственный крик.
– Что ты искал?
Ладони… пальцы… шея… Голос срывается, уже не крик – хрип.
На самом краю сознания раздается:
– Оттащите эту падаль обратно. А ты думай, феаноринг, думай. Это еще только начало, а твои ответы меня совсем не устраивают.
Коридоры, боль в спине, кажется, что кожи на ней не осталось вовсе. Свежие ожоги. Даже простое движение воздуха вызывает новый виток мучений. Твари, посовещавшись, закрепляют цепи выше - теперь ноги не касаются пола. Боль – единственное оставшееся ощущение. Даже сознание потерять не получается.
…Прошел еще одни день. А может и не один. Иглы под ногти. Кнут. Снова раскаленный металл. Дыба. Снова кнут. Темный явно намерен выбить из него сведения. Однако легендарное упрямство Первого Дома еще не позволяет сдаться. На насмешки и оскорбления не осталось сил. Но зато ничего кроме того, что вырвали металлом в первый раз, Саурон не узнал.
– Что же с тобой делать… Говорить ты не хочешь. Как заложник – бесполезен. Ведь ваш старший ненавидит вас всех, хоть и скрывает это. Вы ведь отказались от него. Обрекли на пытки Ангбанда. Теперь, познав их малую часть, ты понимаешь, почему он не рвется общаться с теми, кого по праву крови вынужден называть братьями? Может, всё же послать ему письмо… Доставить удовольствие от того, что ты разделяешь его былые мучения... Что ты там шепчешь?
– Я не верю тебе! – на большее сил не хватает, голос сорван, получается лишь невнятный хриплый шепот.
– А зря. Зачем тебе эта бравада, если ты и сам знаешь, что никто не придет за тобой? Толку от тебя никакого, хоть в качестве развлечения для слуг пригодишься. Забирайте.
Орочий барак. Сколько же вас… Двое держат – трое бьют. Смена. Еще одна, и еще. Открылись все раны, что смогли затянуться. Повалили на пол. Нет сил сопротивляться. Забьют ведь насмерть. А может это к лучшему?
– Ну что, дышит еще остроухий?
– Дышит.
– Живучий. Господин приказал, если еще жив – на место.
Снова камера. И совершенно неуместное веселье от сравнения: повесили, как мокрую, грязную тряпку. Хотя вряд ли он сейчас от этой самой тряпки сильно отличается… И снова беспамятство.
…Идея притвориться орками была хорошей. А вот убить всех орков из попавшегося отряда, не расспросив, - более чем опрометчивой. В итоге в глазах стражей Тол-ин-Гаурхот их группа всё-таки выглядела подозрительно. Можно обмануть орков-караульных, но нельзя скрыться от взгляда майа. Он ведь разгадал их сразу. Но еще играл, заставляя повторять рассказ о выдуманном задании, ждал ошибки. И они допустили ее. Финдарато начал поединок Песни, не мог не попытаться победить. Но горечь Альквалондэ навсегда въелась в память нолдор, даже не участвовавших в сражении. И вот результат их похода – подвалы ранее принадлежавшей ему же крепости и леденящий холод оков.
– Это всё из-за меня, государь…
– Молчи, адан, не стоит давать Тху ни единой возможности узнать о нас что-либо.
– Тогда молчите все. Или находите другие темы для разговора. Просто чтобы не сойти с ума здесь.
…Бред. Пленение братьев, подчинение воли, разгром нолдор, сожжение Белерианда, пытки, гибель отца, бой с балрогами, огненная боль, вулкан, Альквалондэ, смерть от руки Ольвэ, цепи Ангбанда. Братья, что он с вами сделал? Отпусти их, слышишь! Убей меня, если хочешь, но отпусти их! Лихорадка. Ну, теперь полный комплект, сколько он еще протянет, интересно? Шум в коридоре… Неужели снова за ним?
Тьелко боялся, что не выдержит. Он уже откровенно плохо контролировал себя. Еще пара таких дней - или сколько он уже здесь? - и он сломается.… Нет, рядом… Звон цепей, ругань орков… Новые пленники… Государь? Какой знакомый голос! Нет, это невозможно, это всё бред. Как и все видения до этого…
…Нахал! Самонадеянный нолдо! Светлый и чистый Третий Дом! Ну конечно же, все вы несете Проклятие Намо. Победить в песенном поединке Айну. Невероятно, на что он надеялся? Глупец. Потомок Финвэ, не иначе. Нет, Верный Дома Арафинвэ в Эндорэ не смотрел бы на эти стены с таким узнаванием, с такой тоской, будто сам их строил. А кто из них остался-то? Первый и второй. Финдарато и Артаресто. Финрод и Ородрет. Мыслитель и книгочей. Помню второго при штурме крепости. Очень чувствительный малыш. И глупый. Разве можно противостоять мне? И это обращение адана – Государь. Финрод Фелагунд. Ном, их живое божество. Ценная добыча для Учителя. А уж вкупе с полудохлым упрямым феанорингом – просто сказка. Однако не может ведь появление сразу двух особ королевского дома нолдор быть случайным и никак не связанным между собой… Уж не Фелагунда ли искал ученик Охотника? Отчего же тогда первый бросил свой город? Надо выяснить цель их похода… Тано можно обрадовать сведениями о поимке феаноринга. А про арфинга лучше пока промолчать.
Орки пришли примерно через сутки после их пленения. И сразу, не раздумывая, схватили Финдарато.
– Ну что, король, тебе положены отдельные апартаменты, и твоей аудиенции просит сам Повелитель острова, – гнусный смех заполнил камеру.
– Оставьте его в покое, твари! – Берен рванулся в цепях, но тщетно...
…Пыточная камера. Кровь на полу и на цепях. Нужно найти в себе твердость, утвердить ту веру, что поколебалась в поединке…
– Ну что, Фелагунд, выдал тебя твой дружок смертный? И зачем ты его с собой потащил? Или это он тебя? Ваш Третий Дом вечно нянчился с последышами Единого. Зачем они вам? Как игрушки? Но ведь вы, эльдар, гораздо забавнее. Взять хотя бы вашу борьбу за власть. Или бегство от власти. Ты не представляешь, как нам приятно было наблюдать всю возню с короной после смерти Финголфина. Да и твое бегство из Нарготронда.… На кого ты оставил свой город, Инголдо? На своего бестолкового братца?
Узнал. Ах, Берен, Берен, зачем был нужен этот разговор? Надо найти способ спасти его, скрыть цель похода…
– Чего ради только, ответь мне? Что стало выше твоего долга как сюзерена, Лорда? Зачем и куда вы шли? Молчишь? Еще один упрямец. Показать тебе, что бывает здесь с теми, кто отказывает мне в разговоре? Эй, притащите этого, если он еще жив!
…Кого? Кто еще? Но ведь его забрали первым! Или нет?
…А вот теперь пришли и за ним. Келегорм содрогнулся, представив повторение последних дней. Почему он еще жив? Или это Клятва держит его? На этот раз орки не пытались его избить. Просто тащили. То же место. Но вот среди лиц пополнение. Нет сил даже приподнять голову, он просто висит в руках держащих его орков. Смотреть приходится сквозь упавшие на глаза волосы. НЕТ! Эру, НЕТ! Только не это! Золотые волосы, чистый взгляд серо-голубых глаз. Это не кошмар, это реальность. Валар, за что же ЕГО?
…Через какое-то время орки втащили еще одного пленника. Сердце сжалось. Что с ним сделали, как его довели до такого состояния? И нас ждет то же самое… Похоже, он совсем обессилел. Голова безвольно свисает, спутанные, в крови, волосы закрывают лицо. Кто же ты, родич?
– Вот, посмотри на нашего нового гостя. Не его ли ты искал случайно, а? – рука Саурона жестко вцепляется в волосы пленника, резко вздергивая тому голову.
Разбитое, опухшее, но узнаваемое лицо. Зрачки расширяются, не удается сдержать пораженный вскрик. Как, когда ты попал в плен, брат мой, друг мой? И как ножом по сердцу тот же отчаянный взгляд, тогда, в тронном зале, кричавший: «Не уходи, остановись!». Только сейчас, увидев в тех же глазах страдание и боль узнавания, Инголдо расшифровал этот призыв. Понимание снова опоздало. Не власти хотели феаноринги. Хотели остановить, знали, что пути назад для него не будет. Почему я снова не понял тебя, брат мой? Не услышал. Не позволил снова стать друзьями.… Почему снова оттолкнул?
– Я повторяю свой вопрос, обращенный к вам обоим: куда и зачем вы шли? Кого ты искал, феаноринг? Его?
Резкий удар в подбородок. В сотый раз разбитая губа. Смысла скрывать что-либо уже нет. Обреченность. Нет пути назад. Безнадежность. Вам никогда не стать друзьями вновь. Безразличие к собственной судьбе.
– Да, – хриплый полушепот.
Что же сделали с тобою, Тьелко? Чем погасили так красивший тебя внутренний огонь? От чего твой голос стал страшнее орочьего? Откуда в глазах твоих безразличие к себе? Что сломало тебя, брат мой?
– Молодец. Давно бы так. А ты, Финдарато, не ответишь на мой вопрос? Нет? Что ж, может твой кузен сделает тебя сговорчивее?
Снова цепи. Привычная боль дыбы и кнут.
Но теперь мне есть ради чего бороться. Не отступай, Артафиндэ, слышишь! Храни свою тайну! Мне уже всё равно. Я не жилец, а ты еще можешь выйти отсюда, завершить то, что начал. Главное, помни - если всё же добудете Сильмарилл, отдайте его братьям. Сам знаешь, почему!
Турко… Лучше бы на твоем месте был я. Ты пошел за мной, зачем? Ведь знаю, чувствую, что не ради убийства. Память. «Убийца…» Окончательные слова, необратимые. И боль потери. «Значит, я не нужен тебе? Зачем тебе в друзьях тот, кто убивал твоих родичей? Кто предал вас всех, сжигая вместе с отцом корабли в Лосгаре? Ты прав, я недостоин. Но можно же было это сказать и по-другому? Во имя всего, что было, и всего, что не сбылось? Во имя танца Огня и Песни? Во имя былой дружбы?» Вот что означала боль в твоих глазах, когда мы встретились после Вздыбленных Льдов. Зачем, зачем все это, Тьелко?
– Я смотрю, ты не понимаешь, что он испытывает. Ну-ка поменяйте их местами!
Нет, не надо! Не надо! Только не его!!!
Орков дважды просить не нужно. Первый удар. Второй, третий. Срывающийся шепот:
– Прекрати!
– Что-что? Гордый сын Феанора просит о чем-то слугу Тьмы?
– Прекрати! Чего ты хочешь от меня?
– Хмм… Вообще-то, не от тебя – от него. А он молчит. С тобой мне потребовалось больше недели, чтобы выяснить простую вещь. Думаю, твой кузен от тебя не слишком отличается.
Неделя? Брат…
– Не трогай… его. Я… все расскажу. Я знаю… зачем он… уходил.
– Вот как? Я слушаю, сын Феанора.
– Они… идут в Дор… Дортонион. В руках… твоих слуг – любимая адана… отцу которого… Инголдо… поклялся оказать… любую помощь.
– Что? В таком случае, либо они оба – глупцы, либо ты лжешь. Но это легко проверить. Ведь ты, благородный Финрод, никогда не лжешь, так ведь? Вот и подтверди его слова.
Зачем эта ложь, Турко? Зачем этот бег по краю?
Догадайся же, я специально сказал о клятве, ты ведь подтвердишь лишь последнюю фразу, не отступишь от своих принципов, не солжешь…
– Повторяю вопрос: то, что сказал твой брат – правда?
– Да.
– Прекрасно. Отлично сыграно, феаноринг. Ты славно послужил мне. Ах да, мне тут пришел ответ на мое письмо к твоему рыжему брату. Хочешь полюбоваться?
Откуда-то из глубин своего одеяния майа достал свиток с печатью Первого дома и развернул перед пленником. Невозможно не узнать почерк. Келегорм побледнел. Пути назад не было. А он его и не хотел. Саурон повернул пергамент, позволяя и второму узнику прочесть: «У меня нет брата, носящего имя Туркафинвэ Тьелкормо. Носивший его эльда умер вскоре после Лосгара. Нельяфинвэ Майтимо Феанарион, глава Первого Дома».
– Турко, не верь! Это обман! Майтимо не мог… – резкий удар в лицо прерывает фразу.
– А тебе, арфинг, слова никто не давал. И уж тем более не благородному тебе судить дом Феанора. Это письмо подлинное. Однако что-то мне не верится, что ты сказал правду, феаноринг…
– Это… правда.
Вновь жесткая хватка в волосах. Ледяной пронизывающий взгляд майа, кажется, вынимает душу. Нет, Враг, не дождешься, я не сниму аванирэ. Пускай мне наплевать на себя, но того, кто был моим другом… Своего брата я не выдам, не надейся.
– Ты солгал, – утверждение.
– Нет, – хрипло.
– Проверим? Наказание за ложь – кнут. Начинайте. А ты смотри, смотри, Финдарато. И знай, как только ты скажешь правду, я отпущу его, – жестокая усмешка. – Если он еще будет жив.
Обжигающая боль. Ощущение, словно кнут достает уже до хребта, до костей. Молчи, Инголдо, молчи. Ты не можешь лгать, я знаю… Но тогда не пытайся меня спасти. Для меня уже не будет жизни за пределами крепости… Я погас, сломан. Прости меня.
– Я… говорю… правду…. Её… ведут в Ангбанд… Смертный… Берен… сын Барахира…
– Берен.… Вот, значит, как. Картина проясняется. Всё молчишь, арфинг? Но, по сути, ты мне больше здесь и не нужен. Он расскажет всё за тебя. Он ведь говорит правду?
Что ты творишь, Тьелко? Зачем? Почему ты говоришь? Зачем лжешь ему? Ты строишь фразы так, чтобы я мог подтвердить только правду. Зачем тебе ЭТО?
– Да, – тихое, шелестящее, едва слышное.
– Вот и отлично. Этого обратно в камеру. А с этим мы продолжим беседу. Твое любимое железо, феанарион. Может, вместе с кнутом оно даст лучший результат?..
Орки волокут обратно, а я до последнего пытаюсь поймать твой взгляд, Турко. Но он пуст, ты не видишь ничего. Зачем ты отдал себя на муку за тех, кто посягнул на Сильмариллы, на Камни, что для тебя и твоих братьев важнее и ценнее жизни? Своей и чужой. За тех, кого вы с братьями клялись преследовать до последнего вздоха? Я вновь слышу то, что раньше было криком, а теперь стало хрипом и стоном. Я не могу остановить тебя. Это значит рассказать всё, предать Берена. Или солгать и предать себя. Меня возвращают в камеру. Мыслями я с тобой и чувствую твою боль, но не могу ее облегчить…
– Что они сделали с тобой, государь? Отчего в глазах твоих слезы? Почему ты не отвечаешь нам?
Верные. Берен. Как я могу объяснить вам то, что сам не понимаю? Или то, что уже понял, но боюсь признать?
Сколько прошло времени? Каждый из нас побывал на допросе, на пытке. И вопросы сходят на нет.
– Вот почему ты молчишь, государь.
– Он всё еще… там?
– Да. Нас просили подтверждать его слова.
– Он говорит о Дортонионе?
– Да.
– Зачем ему это, если он был против нашего похода? Если он поднял Нарготронд против тебя?
Как найти ответ на этот вопрос, если сам хочешь знать ответ? Вот только хочешь ли?
– Итак, это всё?
– Всё.
– Надо же, ты так скрывал цель своего путешествия, но стоило пригрозить твоему брату - при том, что власть в его городе, по словам его Верных, была для тебя столь желанна, - как ты рассказал всё. Вы, феанарионы, сумасшедшие. И что теперь с тобой делать? Повелителю ты не нужен. Мне - тем более. Как заложник – бесполезен.
– Так убей меня, – равнодушное.
– Слишком просто. Еще проще, чем с арфингом. Знаешь, что его теперь ждет? Я медленно, по одному убью его отряд, а сам он отправится в Ангбанд.
Слабое шевеление. Протест? Согласие? Непроизвольное движение?
– От него пользы больше, чем от тебя. Молчишь? Все равно? Хмм, хороший результат. Мне удалось сломать нолдо-феаноринга. Прекрасно. Тогда – последний штрих.
Круг завершен. Что ждет нас всех? Безысходность. Что будет дальше? Топот орков, скрип двери. Кто следующий? Нет. Брат мой, ты еще жив! Они приковывают тебя прямо напротив меня и уходят. Ты не реагируешь ни на что. На тебе кровь. Много крови, совсем как тогда. Но теперь эта кровь – твоя.
– Турко!
– Лорд Келегорм!
– Что же вы им сказали, принц?
Тихо, почти неслышно, безразлично:
– Ваш путь лежал на север Дортониона. Вы хотите спасти любимую адана. Не можете идти мимо Дориата, ее забрали рабыней в Ангбанд, вы хотели перехватить конвой. Разве всё не так, сын Барахира?
Слабая усмешка кривит губы.
– Так, сын Феанора.
– Ну вот видишь.
Ты медленно поднимаешь голову, и вздох ужаса проносится по камере. Тебя ослепили.
– Зачем ты пошел за мной?
– Во имя танца Огня и Песни.
Силы оставляют тебя, и ты безвольно повисаешь на цепях. А ночью приходит волколак, и нас становится на одного меньше. Вот какая судьба нам суждена. Еще один день, и всё повторяется. А ты больше не говоришь. Я не верю, что ты сломлен, мой гордый брат. Не верю, что Тху смог погасить тебя. Не хочу верить. Но мои глаза говорят обратное. Нас всё меньше. Я должен спасти Берена. Любовь эллет и адана должна сбыться.
– Вот мы и остались вдвоем, государь Финрод. Похоже, теперь моя очередь.
Ты говоришь правду, адан. Сегодня волк придет за тобой, ты не нужен Саурону, в отличие от Финдарато. Меня же он оставит напоследок. Но я слишком хорошо знаю Инголдо. Он не позволит тебе умереть, даже ценой собственной жизни, а этого уже не могу допустить я.
Я знаю, Финдэ, ты обижаешься, что я молчу, боишься, что я почти неподвижен. А мне нужна была передышка. Я ошибался – мой огонь не погас, он уснул. Пускай мое хроа истерзано и обессилено, моего фэа хватит на еще одну вспышку, даже если она будет последней. Ученику Охотника не надо видеть волка, мне достаточно слышать его, что бы победить.
Горящие глаза в темноте. Вот и настал мой час.
– Прощай, Берен.
– Прощай, государь.
Что это? Откуда это хриплое рычание? Турко?! Что ты делаешь? Зверь остановился в нерешительности. Снова рык. Срывающиеся звуки. Что ты пытаешься сказать ему? И он отвечает тебе! Вновь та же фраза. Рык волка становится угрожающим, а ты всё повторяешь и повторяешь что-то.
Прыжок. Тьелко, нет! Со звоном лопаются цепи на твоих руках, челюсти волка смыкаются на тебе. Клубок катится по полу. Мне страшно, тебя нельзя различить в нем. Мохнатая тень отлетает к стене и замирает, ударившись об нее. Я вспоминаю - там, на стене был шип. Тварь напоролась на него, она мертва! Я перевожу взгляд.
– Турко!
Это крик отчаяния. Ты ранен брат. И ранен смертельно, а я не могу даже дотянуться, чтобы хоть как-то помочь.
– Лорд Келегорм, что вы сделали? Что эта тварь сделала с вами?
Твой голос срывается, ты тяжело дышишь, из рваных ран вместе с кровью уходит и твоя жизнь.
– Всё… будет, как распорядилась Судьба. Нити сплетены. Я ухожу, Финдэ. Мне пора. Не возражай.
– Тьелко…
– Не надо, лучше… Помнишь наш танец? А тот день, на вершине одной из гор хребта Пелори? Тогда ты создал песню. Сиял золотой свет Лаурелина. Спой ее для меня. Еще раз. Пожалуйста.
Из моих глаз текут слезы. Зачем ты отсрочил наш конец своей жизнью? Нам ведь не выбраться. Ты еще во что-то веришь… Ты просишь, а я не могу тебе отказать. Мой голос вспарывает тишину подземелья. И пред глазами вместо сырой темницы встает Аман.
Как же я ошибался в тебе, брат мой…
Прости, мы так и не поговорили с тобой, брат…
Песня летит, поднимаясь над ночью, вопреки Тьме острова.
Прости, я не смею назвать тебя другом… Но ты будешь жить, ты завершишь то, что начал, Финдэ…
Прости меня, я не понял тебя… Прости, что оттолкнул… Ведь можно же было всё вернуть…
Ничего нельзя вернуть… История повторяется, но ничто не становится, как прежде… Прощай.
Прощай.
Песня взлетает на самую вершину, на миг замирает и заканчивается. Я плачу. Мне больно, что всё так… А ты вдруг улыбаешься. Светло, чисто, открыто. Я даже не могу вспомнить, когда последний раз видел у тебя ТАКУЮ улыбку. Твой голос ясен и силен:
– Помнишь наш спор, что сильнее Огонь или Песня? Так вот, никто не первый. Выше всех – Любовь. Она сильнее. Она победит, ибо она и Огонь, и Песня. Помни это, Финдэ. Помни.
Последний вздох. Твое тело замирает на миг и расслабляется. Чтобы через секунду вспыхнуть ослепляющим пламенем. А когда наши глаза вновь привыкли к сумраку темницы, то увидели лишь…
– Пепел?
Горе душит меня. Едва нахожу силы ответить Берену.
– Так же, как его отец. Они несли в себе частицу Огненного Духа, что забирает их после смерти.
– Пока он висел тут, я думал, он уже мертв. А когда бросился на волка, мне показалось, он стал языком пламени. Слава павшему воину.
Мой шепот звучит в унисон.
– Слава павшему другу.
Мы замолкаем, но на острове уже нет тишины. Мы слышим шум борьбы, крики орков, но они быстро затихают.
– Что это, государь мой? Мне кажется или это звон мечей?! Крепость штурмуют!
А мне всё еще не верится. По коридору прокатываются тяжелые шаги, слышится лай. Замок на двери слетает. В дверях появляется… Куруфин! А за ним Хуан и Лютиэнь!
– Mel!
– Любимая!
– Где?..
Атаринке сам замечает пепел. Его лицо бледнеет, и он падает перед тем, что осталось от Тьелко, на колени.
– Нет! Нет!
Лютиэнь обнимает Берена. Вот появляются Верные Первого Дома и сбивают оковы, а Курво так и стоит на коленях, только плечи вздрагивают от рыданий. Ему не нужно ничего объяснять, он всё понимает сам. А я радуюсь, что он не видел того, что Саурон успел сделать с тобой, брат мой.
…Потом была суета. Много нужной и не нужной суеты. Мы выясняем, как Лютиэнь попала в Нарготронд, как там объявился Хуан, как собирали отряд после вещего сна принцессы Дориата. Как она сошлась в песенном поединке с Тху, пока дружинники Куруфина и Келегорма сражались с орками и волками. Ты не дождался спасения совсем немного, друг мой…
Вечером была твоя тризна. Твой пепел покоится на вершине острова. Как ни старался, я не смог разобрать, что же Куруфинвэ выбил тенгваром на камне, что стал твоей могильной плитой.
– Расскажи мне, как он погиб.
Я рассказываю, а внутри нарастает чувство, что так не должно быть. Не верится, что ты ушел. Кажется, что ты выступишь сейчас из темноты, такой же легкий и веселый, как прежде. Но это просто игра теней. Что потерял мир? Чем он стал без твоей бесшабашной улыбки? Всё не так.
– Ты собирался сделать то же, что сделал Турко. А он не мог этого допустить. Ты был для него больше, чем братом. Неужели не видел? Для нас обоих.
Искусный смотрит мне в глаза и снимает аванирэ. А для меня открывается целый мир. Истинный мир феанариони, а не та маска, что они вынуждены носить уже почти полтысячелетия. Даже я, что так гордился своей проницательностью, не понимал, не видел и половины того, что есть на самом деле. Я совсем не знал тебя, брат мой. Как же так? Теперь я понимаю – ты не мог иначе. А мне теперь жить за двоих. Так же, как и Куруфинвэ. Я знаю, мы продолжим наш путь на Ангбанд. Путь за Сильмариллом. Но теперь нам действительно нельзя отступить. Ни на шаг. И мы сделаем это во имя несостоявшейся любви Аэгнора и Андрет. Во имя тех Верных, что пошли за мной. Мы сделаем это ради тебя, Туркафинвэ Тьелкормо, сын Феанаро. Я сделаю это. Во имя нашей дружбы.
ЧАСТЬ 1lonely-mountain.diary.ru/p186072553.htm?from=la... ЧАСТЬ 2
Открыть все тэги MORE в этом посте
URL записиНазвание: Друзья
Размер: Миди (6 017 слов)
Жанры и категории: AU, ангст, смерть персонажа
Рейтинг: R
Персонажи: Келегорм, Финрод, Саурон, Куруфин, Берен, где-то на заднем плане Хуан и Лютиэнь.
Примечание: читать дальше АУшка... махровая и пушистая. С кучей ООС. Феаноринго- и финродофилам читать с осторожностью, ибо автор тапки все, конечно, поймает и ровными рядами расставит, возможно, даже приняв к сведению, но всё равно мимо ушей пропустит в итоге, поскольку это АУ, а, значит, место для выгуливания разнообразных "ИМХО" и видений.
Паршиво. Это было первое, что подумал феаноринг, придя в себя. Затея была идиотской с самого начала. Идиотской и безумной. Впрочем, безумие, по мнению большинства эльдар, было основной чертой рода Феанора. Вот и Нарготронд тоже так думал. Но почему-то на Совете прислушался не к доводам чести Финдарато, а к доводам разума феанариони. Хотя с разумными обоснованиями – это, скорее, к Курво, сам он, кажется, больше вещал о Клятве и «не стой на пути феанариони к Сильмариллам». И они ушли. Одиннадцать эльдар и смертный. На десятерых и адана ему было глубоко плевать. Но ОН был его другом. Тогда, в Амане. Пока не прозвучало на горящем пирсе Альквалондэ это роковое, ударившее в сердце «убийца», казалось, навсегда проложившее меж ними непреодолимую стену. Когда Второй и Третий Дома пришли в Эндорэ, пришли через Хэлкараксэ, он искал четверых, и был бесконечно счастлив, узнав, что они живы. Он был готов принять их ненависть, ему было плевать, главное – они живы. Они – это Айканаро, Ангарато, Арэдэль и Инголдо. Хотя с последним они практически не разговаривали. А после резких слов Карнистиро, общение почти прервалось и с близнецами. Единственной, кто не нарушил старого обета дружбы, была Ириссэ, Белая Дева. Но она погибла. Сколько раз он потом корил себя, что не убил этого проклятого недо-эльда, а позволил ему уйти…
После Браголлах он не надеялся ни на чью помощь. Они уходили в никуда. Химринг и Таргелион были в осаде, Дортонион и Маглоровы Врата пали, на Дориат рассчитывать было невозможно. Идти к Нарогу предложил Атаринке. Он не сопротивлялся. Искусный не знал о том «разговоре» в Гавани. Да, Третий предполагал, что благородный Артафиндэ даст приют им и их Верным, хоть и не собирался оставаться в потаенном городе дольше, чем требовалось для излечения раненых. Но по пути - игра Судьбы! - им встретились беженцы из Минас-Тирит. За ними шли орки и волколаки Саурона. И они обнажили мечи, защищая Третий Дом. Темные были вынуждены отступить, но сам он прихода в Нарготронд не видел – слишком много было ран. Это уже потом Красивый узнал, что провалялся без сознания почти месяц, а Куруфинвэ за это время чуть не поубивал целителей. С ним самим проблем было меньше, и он поправился быстрее. А для старшего феаноринга этот месяц был месяцем бреда и темных видений, изредка прогоняемых нездешним светом.
Когда он пришел в себя, первое что увидел, было лицо Финдарато. И он улыбнулся - так, как раньше, в светлом Амане, когда не было меж нолдор вражды и недоверия. Когда ему было плевать на мнение Верных, братьев, даже отца. Финдэ. Ответная улыбка. Светлая, чистая, такая же. Минутное ощущение, будто всё, что было – кошмарный сон, и они вновь сидят в охотничьем домике на границе лесов Оромэ. Тут в комнату влетел Куруфинвэ. Его счастливая ругань – и всё становится на прежние места. Пути назад нет. Улыбка феанариона гаснет. Ничего не вернуть, как бы ни хотелось. Не вернуть того доверия, понимания. Всё кончено. Кончилось тогда.
Медленно поправляясь, Охотник мучился присутствием кузена. Хотелось поговорить, наконец, нормально, от фэа к фэа, но не было сил вновь перебросить мостик через пропасть. Планы по переезду к старшему, в Химринг, откладывались. Всё изменилось в один день. Тьелкормо стоял возле одного из фонтанов и просто смотрел на воду.
– Скучаешь, брат?
Брат… забыть, вытравить из сердца, но невозможно, невозможно отказаться от возможности построить мост, разрушить стену.
– Да нет, просто задумался, Инголдо. Красиво у тебя тут.
Разговор продолжился, и Охотник поверил, что всё еще можно вернуть. Они вновь могут быть друзьями.
А потом пришел Смертный. И всё завертелось. Вновь повторяя Клятву, он смотрел не на адана, он смотрел в глаза Финдарато. И говорил не для нарготрондцев, для него. Не надо, Финдэ, не вставай на пути Клятвы. Откажись. Дай ему отряд, что угодно, но не уходи сам, не буди Проклятие Камней, не тревожь Проклятие Мандоса! Не послушался – ушел. А он не выдержал. Не выдержал нового воздвижения стены. Ушел следом. Ничего не объяснив брату. Лишь оставив письмо. Короткое - наверняка Курво обиделся. Его сопровождал только Хуан. Турко надеялся догнать отряд Финрода. Поговорить, убедить, а если не получится, остаться с ним. Не позволить разорвать дружбу. Наверное, то же чувство вело и Финдекано в Ангбанд, к Майтимо. Тогда он этого не понимал. Теперь понял.
Но нагнал он лишь отряд орков, устроивших засаду. Схватка была короткой. Келегорм не увидел, что стало с верным Хуаном - самого феаноринга огромный орк свалил ударом по голове.
И вот он здесь. Скорее всего – на Тол-ин-Гаурхот. Цепи не позволяют нормально шевелиться. Надежды на спасение нет. Скрывать, кто он – бесполезно. Нельо рассказывал, что Моргот заставил всех своих майар запомнить черты семерых сыновей Феанора. Ничего хорошего его не ждет. Кроме медленной мучительной смерти под пытками.
Туркафинвэ снова пошевелил руками. Цепи держали крепко. Дергай не дергай, слабее не станут.
Его все считали бешеным, горячим, безрассудным. Да он и был таким. Однако жизнь в Приграничье, на самом краю, учит многому. Третьего сына Феанаро она научила сдерживать свой нрав. Опираться не только на чувства и порывы, а на разум, расчет. Все его победы – результат баланса темперамента, расчета и таланта. Буйный нрав с годами подчинился дрессировке. Да, он дрессировал себя, как дикого зверя из лесов Эндорэ. И добился цели, хотя не показывал этого. Для окружающих он оставался всё тем же: самым красивым, самым вспыльчивым и несдержанным, но далеко не самым умным сыном Пламенного Духа. Скорее всего, Куруфин догадывался об этих переменах, одобрял, но не подавал виду. Возможно, кто-то из близких к ним Верных тоже что-то заметил, хоть и скрывал.
Он нарушил это хрупкое равновесие дважды. Первый раз – во время битвы за Аглон, когда холодный расчет подавил чутье. Они проиграли, вынуждены были отступить. Второй раз – сейчас - он поддался порыву, кинулся вслед за Инголдо – и попал в плен, из которого нет возврата.
Тьелкормо не знал, сколько прошло времени после его пленения, когда дверь открылась, и в камеру вошел черноволосый эльда, от которого так и веяло опасностью. Нолдо быстро догадался, кто перед ним. Саурон Жестокий, Гортхаур, правая рука Моргота. В своем любимом воплощенном облике. Эльф понимал - от него ждут ярости и оскорблений, но он чувствовал лишь равнодушие, сквозь которое пробивалась досада, что не смог, не успел объясниться с кузеном и другом, и вина - перед братом, за то, что сбежал. Впрочем, эта досада - только тронь - могла в любой момент вспыхнуть злостью и гневом.
Майа с интересом разглядывал пленника. Увиденное ему понравилось. Сыновья Феанаро были удивительно хорошим материалом для экспериментов. Однако о том, чтобы заполучить одного из них, можно было лишь мечтать. Семеро слишком крепко держались друг за друга и почти не повторяли ошибок с тех пор, как их старший побывал в гостях у Повелителя. И вдруг какому-то паршивому отряду полудиких орков удалось захватить в плен как раз одного из тех, на ком Волк очень хотел отыграться. Ученик Охотника, полководец Первого Дома.
– Надо же, мне доложили о простом остроухом охотнике с собакой, а обнаруживается, ни много ни мало – сын Феанора. Я долго ждал этой встречи, – майа насмешливо посмотрел на скованного эльфа.
– Не скажу, что рад ей, – разум кричал, что он должен быть бешеным, яростным, не показать, как много он знает, не дать врагу понять, что умеет управлять своими эмоциями, но броня безразличия была слишком крепка, и его хватало только на язвительность.
– Твое мнение меня не интересует. Пока, – Саурон резко, почти без замаха, ударил пленника по лицу. Не слишком больно, но очень унизительно.
Такого удара Тьелкормо не ждал, и потому он достиг своей цели. Заснувший было норов начал просыпаться, но пока – медленно. Яростный взгляд и относительно равнодушное:
– Только и умеешь, что бить пленных?
Какой-то он чересчур спокойный… Странно. Посмотрим, насколько хватит его спокойствия.
– Намного больше меня интересует Нарготронд, в котором скрылись вы с братом. Его местонахождение, укрепления... А затем можно будет поговорить и о крепости твоего старшего – Химринге, так вы его называете, кажется?
– Слишком много хочешь, Тху! – еще не выкрик, констатация факта. Безразличие начинает тускнеть, но сдавать позиции не собирается. Рассказывать что-либо врагу Туркафинвэ не был намерен. От вторжения в разум его скрывало аванирэ, так что вкупе с равнодушием это давало иллюзию защищенности.
Еще один удар, на этот раз действительно болезненный, под дых. Феаноринг, наверное, сложился бы пополам от боли, однако цепи этого не позволили. Он судорожно пытался вдохнуть…
– Все нолдор говорят одни и те же слова. Я дам тебе время подумать, - с этими словами майа вышел, оставляя пленника в одиночестве.
Решил повременить. Конечно, куда ему торопиться, если пленник в полной его власти. Никуда не денется из каменной тюрьмы. А Клятва не пустит в Мандос. Келегорм горько засмеялся. Вот так, гордый сын Феанаро. Вот он, твой конец, не в битве, с мечом в руке, не гибель героя. Медленное угасание узника – вот твой удел. Наказание за Альквалондэ и Лосгар.
Прошло еще какое-то время. Может, час, а может, день и не один. Время застыло. Пришли орки, открепили цепи от стены и куда-то поволокли. Впрочем, этот вопрос быстро разрешился. Пыточная камера. Вздернутые над головой руки. Стоять приходится почти на цыпочках. Треск разрываемой одежды и холодный голос Саурона:
– Ну что, не надумал мне отвечать?
– Разве ты сам не догадываешься?
– Нолдор глупы. Они цепляются за свои понятия о чести и долге, которые никому не нужны. Начинайте.
Свист кнута. Первый удар. Первая жгучая боль. Попытка сдержать крик, стон. Второй, третий, десятый, двенадцатый. Прокушенная губа. Привкус крови во рту. Двадцатый, тридцать пятый. Первый стон. Сороковой. Ноги начинают подкашиваться. Напрягаются руки, принимая тяжесть тела. Счет ударам потерян. Мир подергивается пеленой боли в спине и руках. Собственный стон. Сквозь полузабытье – усмешка Тху и прежний вопрос. Сквозь стон: «нет».
– Какой упрямый. Соль.
Сознание резко возвращается вместе с обжигающей болью. Крик уже не сдержать.
– В камеру его.
Тот же каменный мешок. Ноги не держат, руки почти потеряли чувствительность в тесных оковах. Грубые холодные камни вызывают новый всплеск боли в свежих ранах на спине. Наконец сознание тихо оставило его…
– Молчит?
– Пока молчит, Повелитель. Скоро заговорит.
– Феанариони глупы и упрямы. Вспомни их старшего.
– Тому и нечего было рассказывать.
– Где его захватили, на охоте?
– Вряд ли. Орки сказали, он мчался куда-то на север.
Да, надо бы выяснить, куда и зачем он несся… Не в Ангбанд же. Слишком сложный способ для самоубийства. Даже для феанариона…
– Выясни это. И продолжай расспросы про Нарготронд.
– Слушаюсь, мой Повелитель.
…Финрод смотрел в огонь. Была его стража, но это не мешало правителю Нарготронда, пусть и бывшему, уплывать мыслями далеко. Он смотрел на тихий костер, а видел бешеное пламя, пожирающее причал Лебяжьей Гавани. Они пришли поздно, бой уже был почти завершен, корабли телери отбиты. У первого же из них он нашел одного из своих друзей-корабелов – лежащим мертвым. Над ним стоял Тьелкормо, в его глазах бились ярость и боль. Кузен, лучший друг. Так быстро перешедший в разряд бывших. На его мече была кровь. Чужая кровь, кровь эльдар. Тогда, прижимая к себе погибшего Эалиндо, он был в полной прострации. Тогда у него и вырвалось это роковое «убийца». Даже спустя годы это воспоминание вызывало боль. Сначала это была боль потери Эалиндо и остальных друзей и знакомых из числа ни в чем не повинных телери. А потом.… Уже позже, в Хэлкараксе, он вновь и вновь вспоминал эту сцену. Вспоминал, как погасло что-то в глазах Тьелко после этого слова, как ледяной холод затопил боль, заглушил в них ярость. Ни возмущения, ни удивления, ни протеста. Третий феаноринг просто развернулся и ушел в темноту к братьям. Тьелкормо осознавал, что они натворили в Гавани. Ужас и раскаяние – вот что еще было в его глазах. Туркафинвэ был открыт для него, открыт для брата, для друга. И не смог простить, принять его слов. Роковых, окончательных. Сжегших все связывавшие их нити. Он сам оттолкнул Турко тогда. Финрод не мог простить себе этого. Не мог простить своего непонимания. После встречи Домов и воссоединения нолдор они не разговаривали. А когда он строил Нарготронд, феаноринги, жившие в Аглоне, вдруг прислали помощь. Просто так. Все пришедшие Верные носили знак Келегорма и ушли, не попросив ничего взамен. Просто испарились. Вот тогда он начал понимать, что же произошло меж ними.
Хотелось поговорить, объясниться, но не было сил не то что приехать в гости в Аглон, а даже письмо написать. И когда после Браголлах прибыл отряд Артаресто, прикрываемый поредевшей дружиной Первого Дома, когда сам еле живой Атаринке просил приюта и помощи для своих Верных, раненого сына и чуть дышащего Тьелкормо, - тогда Инголдо понял, глядя на бледное лицо брата, чем тот был для него даже в ссоре. Он сам помогал целителям выхаживать Турко. Тот пришел в себя, и это его тихое, непривычно доверчивое для земель Эндорэ «Финдэ» дало понять, поверить, что примирение возможно. Артафиндэ придумывал различные предлоги, чтобы феаноринги задержались в потаенном городе подольше. Они вновь тянулись друг к другу сквозь пропасть. Но его позвала Клятва, не менее весомая, чем та, что была дана на вершине Туны. Берен, Лютиэнь и Сильмарилл. Финрод понимал, какой будет реакция принцев Первого Дома. И видел, как радостно жители города ухватились за доводы Куруфина. Они не хотели следовать за правителем, не хотели воевать. Он пошел за своей клятвой, бросил всё, зная, что идет наперекор чужой. Тот странный, отчаянный огонь в глазах Келегорма, противоречащий его словам… Что он хотел сказать ему, Инголдо не понял. Давно прошли те времена, когда им было достаточно взгляда, а восстановить то единство не получилось…
– Идите спать, государь. Моя очередь.
– Я больше не государь, Берен, я уже говорил тебе.
Хорошо, что город остался в надежных руках. Келегорм с Куруфином, конечно, бешеные, но правители хорошие. И с Ородретом поладят. С теми, кто был его подданными, всё будет в порядке. Будет, не может не быть…
…Сколько прошло времени, Тьелкормо не знал. Когда он пришел в сознание, спина болела немилосердно, а рук он просто не чувствовал. Оперся на ноги, снимая напряжение с рук. Изменение положения отозвалась вспышкой боли в спине, а руки… Эру, кажется, он сейчас снова потеряет сознание. И тут вдруг скрип двери, орки вновь снимают цепи с крюка в стене, кровь, пульсируя в руках, вызывает такую боль, что феаноринг падает со вскриком. Твари смеются, тащат по коридору - снова в пыточную. Он старается не тревожить рубцы от кнута, но кто-то из конвоиров жестким пинком под ребра опрокидывает его на спину. Всё, что успело затянуться, закрыться коркой, растревожено вновь. Как больно…
На этот раз его не подвешивают за руки – привязывают к какому-то столу. Снова появляется Саурон.
– Хорошо выглядишь, феаноринг, – с жестокой усмешкой, – тебе явно идет на пользу пребывание в наших темницах. Не надумал еще ответить на мой вопрос?
– Провались в бездну, исчадие Тьмы!
– Ну уж нет - ведь вопросов у меня появилось еще больше. Куда ты направлялся, феанарион? Или это тайна почище расположения Нарготронда?
– Не твое дело, Тху!
– Глупо. Всё равно скажешь. Не сегодня, так завтра, зачем тебе лишние страдания? Куда и зачем ты ехал?
– Куда надо было, туда и ехал!
– Именно что было. Теперь ведь это уже не имеет значения - для тебя. Мне повторить вопрос? Молчишь? Что ж…
Двое орков берут с жаровни железные прутья с раскаленными добела концами и медленно – так, чтоб рассмотрел, - подходят к пленнику.
Саурон вкрадчив:
– Ты ведь не любишь металл, Туркафинвэ. Ты не стал кузнецом, как твой отец и братья. Ты боишься его. Меч – оружие, не дикий металл. Еще есть время остановить всё, разве это такая тайна, ради которой стоит страдать?
Тьелко молчит. Даже зная, что боль будет, и сильная. Но ТАКОГО он не ждал. Орки прижимают прутья к его плечам и медленно ведут их вниз по груди. Невозможно сдержать крик боли.
– Всё еще можно остановить.
Сознание пытается скрыться. Ледяная вода на голову.
– Отвечай.
Теперь то же самое, но снизу вверх.
– Зачем тебе эта мука? Зачем ты ехал сюда?
Неужели это его голос, срывающийся, прерывистый крик?
– Я… искал…
– Кого и что ты искал?
Теперь металл приближается к рукам. От боли отказывают все чувства. Оглушает собственный крик.
– Что ты искал?
Ладони… пальцы… шея… Голос срывается, уже не крик – хрип.
На самом краю сознания раздается:
– Оттащите эту падаль обратно. А ты думай, феаноринг, думай. Это еще только начало, а твои ответы меня совсем не устраивают.
Коридоры, боль в спине, кажется, что кожи на ней не осталось вовсе. Свежие ожоги. Даже простое движение воздуха вызывает новый виток мучений. Твари, посовещавшись, закрепляют цепи выше - теперь ноги не касаются пола. Боль – единственное оставшееся ощущение. Даже сознание потерять не получается.
…Прошел еще одни день. А может и не один. Иглы под ногти. Кнут. Снова раскаленный металл. Дыба. Снова кнут. Темный явно намерен выбить из него сведения. Однако легендарное упрямство Первого Дома еще не позволяет сдаться. На насмешки и оскорбления не осталось сил. Но зато ничего кроме того, что вырвали металлом в первый раз, Саурон не узнал.
– Что же с тобой делать… Говорить ты не хочешь. Как заложник – бесполезен. Ведь ваш старший ненавидит вас всех, хоть и скрывает это. Вы ведь отказались от него. Обрекли на пытки Ангбанда. Теперь, познав их малую часть, ты понимаешь, почему он не рвется общаться с теми, кого по праву крови вынужден называть братьями? Может, всё же послать ему письмо… Доставить удовольствие от того, что ты разделяешь его былые мучения... Что ты там шепчешь?
– Я не верю тебе! – на большее сил не хватает, голос сорван, получается лишь невнятный хриплый шепот.
– А зря. Зачем тебе эта бравада, если ты и сам знаешь, что никто не придет за тобой? Толку от тебя никакого, хоть в качестве развлечения для слуг пригодишься. Забирайте.
Орочий барак. Сколько же вас… Двое держат – трое бьют. Смена. Еще одна, и еще. Открылись все раны, что смогли затянуться. Повалили на пол. Нет сил сопротивляться. Забьют ведь насмерть. А может это к лучшему?
– Ну что, дышит еще остроухий?
– Дышит.
– Живучий. Господин приказал, если еще жив – на место.
Снова камера. И совершенно неуместное веселье от сравнения: повесили, как мокрую, грязную тряпку. Хотя вряд ли он сейчас от этой самой тряпки сильно отличается… И снова беспамятство.
…Идея притвориться орками была хорошей. А вот убить всех орков из попавшегося отряда, не расспросив, - более чем опрометчивой. В итоге в глазах стражей Тол-ин-Гаурхот их группа всё-таки выглядела подозрительно. Можно обмануть орков-караульных, но нельзя скрыться от взгляда майа. Он ведь разгадал их сразу. Но еще играл, заставляя повторять рассказ о выдуманном задании, ждал ошибки. И они допустили ее. Финдарато начал поединок Песни, не мог не попытаться победить. Но горечь Альквалондэ навсегда въелась в память нолдор, даже не участвовавших в сражении. И вот результат их похода – подвалы ранее принадлежавшей ему же крепости и леденящий холод оков.
– Это всё из-за меня, государь…
– Молчи, адан, не стоит давать Тху ни единой возможности узнать о нас что-либо.
– Тогда молчите все. Или находите другие темы для разговора. Просто чтобы не сойти с ума здесь.
…Бред. Пленение братьев, подчинение воли, разгром нолдор, сожжение Белерианда, пытки, гибель отца, бой с балрогами, огненная боль, вулкан, Альквалондэ, смерть от руки Ольвэ, цепи Ангбанда. Братья, что он с вами сделал? Отпусти их, слышишь! Убей меня, если хочешь, но отпусти их! Лихорадка. Ну, теперь полный комплект, сколько он еще протянет, интересно? Шум в коридоре… Неужели снова за ним?
Тьелко боялся, что не выдержит. Он уже откровенно плохо контролировал себя. Еще пара таких дней - или сколько он уже здесь? - и он сломается.… Нет, рядом… Звон цепей, ругань орков… Новые пленники… Государь? Какой знакомый голос! Нет, это невозможно, это всё бред. Как и все видения до этого…
…Нахал! Самонадеянный нолдо! Светлый и чистый Третий Дом! Ну конечно же, все вы несете Проклятие Намо. Победить в песенном поединке Айну. Невероятно, на что он надеялся? Глупец. Потомок Финвэ, не иначе. Нет, Верный Дома Арафинвэ в Эндорэ не смотрел бы на эти стены с таким узнаванием, с такой тоской, будто сам их строил. А кто из них остался-то? Первый и второй. Финдарато и Артаресто. Финрод и Ородрет. Мыслитель и книгочей. Помню второго при штурме крепости. Очень чувствительный малыш. И глупый. Разве можно противостоять мне? И это обращение адана – Государь. Финрод Фелагунд. Ном, их живое божество. Ценная добыча для Учителя. А уж вкупе с полудохлым упрямым феанорингом – просто сказка. Однако не может ведь появление сразу двух особ королевского дома нолдор быть случайным и никак не связанным между собой… Уж не Фелагунда ли искал ученик Охотника? Отчего же тогда первый бросил свой город? Надо выяснить цель их похода… Тано можно обрадовать сведениями о поимке феаноринга. А про арфинга лучше пока промолчать.
Орки пришли примерно через сутки после их пленения. И сразу, не раздумывая, схватили Финдарато.
– Ну что, король, тебе положены отдельные апартаменты, и твоей аудиенции просит сам Повелитель острова, – гнусный смех заполнил камеру.
– Оставьте его в покое, твари! – Берен рванулся в цепях, но тщетно...
…Пыточная камера. Кровь на полу и на цепях. Нужно найти в себе твердость, утвердить ту веру, что поколебалась в поединке…
– Ну что, Фелагунд, выдал тебя твой дружок смертный? И зачем ты его с собой потащил? Или это он тебя? Ваш Третий Дом вечно нянчился с последышами Единого. Зачем они вам? Как игрушки? Но ведь вы, эльдар, гораздо забавнее. Взять хотя бы вашу борьбу за власть. Или бегство от власти. Ты не представляешь, как нам приятно было наблюдать всю возню с короной после смерти Финголфина. Да и твое бегство из Нарготронда.… На кого ты оставил свой город, Инголдо? На своего бестолкового братца?
Узнал. Ах, Берен, Берен, зачем был нужен этот разговор? Надо найти способ спасти его, скрыть цель похода…
– Чего ради только, ответь мне? Что стало выше твоего долга как сюзерена, Лорда? Зачем и куда вы шли? Молчишь? Еще один упрямец. Показать тебе, что бывает здесь с теми, кто отказывает мне в разговоре? Эй, притащите этого, если он еще жив!
…Кого? Кто еще? Но ведь его забрали первым! Или нет?
…А вот теперь пришли и за ним. Келегорм содрогнулся, представив повторение последних дней. Почему он еще жив? Или это Клятва держит его? На этот раз орки не пытались его избить. Просто тащили. То же место. Но вот среди лиц пополнение. Нет сил даже приподнять голову, он просто висит в руках держащих его орков. Смотреть приходится сквозь упавшие на глаза волосы. НЕТ! Эру, НЕТ! Только не это! Золотые волосы, чистый взгляд серо-голубых глаз. Это не кошмар, это реальность. Валар, за что же ЕГО?
…Через какое-то время орки втащили еще одного пленника. Сердце сжалось. Что с ним сделали, как его довели до такого состояния? И нас ждет то же самое… Похоже, он совсем обессилел. Голова безвольно свисает, спутанные, в крови, волосы закрывают лицо. Кто же ты, родич?
– Вот, посмотри на нашего нового гостя. Не его ли ты искал случайно, а? – рука Саурона жестко вцепляется в волосы пленника, резко вздергивая тому голову.
Разбитое, опухшее, но узнаваемое лицо. Зрачки расширяются, не удается сдержать пораженный вскрик. Как, когда ты попал в плен, брат мой, друг мой? И как ножом по сердцу тот же отчаянный взгляд, тогда, в тронном зале, кричавший: «Не уходи, остановись!». Только сейчас, увидев в тех же глазах страдание и боль узнавания, Инголдо расшифровал этот призыв. Понимание снова опоздало. Не власти хотели феаноринги. Хотели остановить, знали, что пути назад для него не будет. Почему я снова не понял тебя, брат мой? Не услышал. Не позволил снова стать друзьями.… Почему снова оттолкнул?
– Я повторяю свой вопрос, обращенный к вам обоим: куда и зачем вы шли? Кого ты искал, феаноринг? Его?
Резкий удар в подбородок. В сотый раз разбитая губа. Смысла скрывать что-либо уже нет. Обреченность. Нет пути назад. Безнадежность. Вам никогда не стать друзьями вновь. Безразличие к собственной судьбе.
– Да, – хриплый полушепот.
Что же сделали с тобою, Тьелко? Чем погасили так красивший тебя внутренний огонь? От чего твой голос стал страшнее орочьего? Откуда в глазах твоих безразличие к себе? Что сломало тебя, брат мой?
– Молодец. Давно бы так. А ты, Финдарато, не ответишь на мой вопрос? Нет? Что ж, может твой кузен сделает тебя сговорчивее?
Снова цепи. Привычная боль дыбы и кнут.
Но теперь мне есть ради чего бороться. Не отступай, Артафиндэ, слышишь! Храни свою тайну! Мне уже всё равно. Я не жилец, а ты еще можешь выйти отсюда, завершить то, что начал. Главное, помни - если всё же добудете Сильмарилл, отдайте его братьям. Сам знаешь, почему!
Турко… Лучше бы на твоем месте был я. Ты пошел за мной, зачем? Ведь знаю, чувствую, что не ради убийства. Память. «Убийца…» Окончательные слова, необратимые. И боль потери. «Значит, я не нужен тебе? Зачем тебе в друзьях тот, кто убивал твоих родичей? Кто предал вас всех, сжигая вместе с отцом корабли в Лосгаре? Ты прав, я недостоин. Но можно же было это сказать и по-другому? Во имя всего, что было, и всего, что не сбылось? Во имя танца Огня и Песни? Во имя былой дружбы?» Вот что означала боль в твоих глазах, когда мы встретились после Вздыбленных Льдов. Зачем, зачем все это, Тьелко?
– Я смотрю, ты не понимаешь, что он испытывает. Ну-ка поменяйте их местами!
Нет, не надо! Не надо! Только не его!!!
Орков дважды просить не нужно. Первый удар. Второй, третий. Срывающийся шепот:
– Прекрати!
– Что-что? Гордый сын Феанора просит о чем-то слугу Тьмы?
– Прекрати! Чего ты хочешь от меня?
– Хмм… Вообще-то, не от тебя – от него. А он молчит. С тобой мне потребовалось больше недели, чтобы выяснить простую вещь. Думаю, твой кузен от тебя не слишком отличается.
Неделя? Брат…
– Не трогай… его. Я… все расскажу. Я знаю… зачем он… уходил.
– Вот как? Я слушаю, сын Феанора.
– Они… идут в Дор… Дортонион. В руках… твоих слуг – любимая адана… отцу которого… Инголдо… поклялся оказать… любую помощь.
– Что? В таком случае, либо они оба – глупцы, либо ты лжешь. Но это легко проверить. Ведь ты, благородный Финрод, никогда не лжешь, так ведь? Вот и подтверди его слова.
Зачем эта ложь, Турко? Зачем этот бег по краю?
Догадайся же, я специально сказал о клятве, ты ведь подтвердишь лишь последнюю фразу, не отступишь от своих принципов, не солжешь…
– Повторяю вопрос: то, что сказал твой брат – правда?
– Да.
– Прекрасно. Отлично сыграно, феаноринг. Ты славно послужил мне. Ах да, мне тут пришел ответ на мое письмо к твоему рыжему брату. Хочешь полюбоваться?
Откуда-то из глубин своего одеяния майа достал свиток с печатью Первого дома и развернул перед пленником. Невозможно не узнать почерк. Келегорм побледнел. Пути назад не было. А он его и не хотел. Саурон повернул пергамент, позволяя и второму узнику прочесть: «У меня нет брата, носящего имя Туркафинвэ Тьелкормо. Носивший его эльда умер вскоре после Лосгара. Нельяфинвэ Майтимо Феанарион, глава Первого Дома».
– Турко, не верь! Это обман! Майтимо не мог… – резкий удар в лицо прерывает фразу.
– А тебе, арфинг, слова никто не давал. И уж тем более не благородному тебе судить дом Феанора. Это письмо подлинное. Однако что-то мне не верится, что ты сказал правду, феаноринг…
– Это… правда.
Вновь жесткая хватка в волосах. Ледяной пронизывающий взгляд майа, кажется, вынимает душу. Нет, Враг, не дождешься, я не сниму аванирэ. Пускай мне наплевать на себя, но того, кто был моим другом… Своего брата я не выдам, не надейся.
– Ты солгал, – утверждение.
– Нет, – хрипло.
– Проверим? Наказание за ложь – кнут. Начинайте. А ты смотри, смотри, Финдарато. И знай, как только ты скажешь правду, я отпущу его, – жестокая усмешка. – Если он еще будет жив.
Обжигающая боль. Ощущение, словно кнут достает уже до хребта, до костей. Молчи, Инголдо, молчи. Ты не можешь лгать, я знаю… Но тогда не пытайся меня спасти. Для меня уже не будет жизни за пределами крепости… Я погас, сломан. Прости меня.
– Я… говорю… правду…. Её… ведут в Ангбанд… Смертный… Берен… сын Барахира…
– Берен.… Вот, значит, как. Картина проясняется. Всё молчишь, арфинг? Но, по сути, ты мне больше здесь и не нужен. Он расскажет всё за тебя. Он ведь говорит правду?
Что ты творишь, Тьелко? Зачем? Почему ты говоришь? Зачем лжешь ему? Ты строишь фразы так, чтобы я мог подтвердить только правду. Зачем тебе ЭТО?
– Да, – тихое, шелестящее, едва слышное.
– Вот и отлично. Этого обратно в камеру. А с этим мы продолжим беседу. Твое любимое железо, феанарион. Может, вместе с кнутом оно даст лучший результат?..
Орки волокут обратно, а я до последнего пытаюсь поймать твой взгляд, Турко. Но он пуст, ты не видишь ничего. Зачем ты отдал себя на муку за тех, кто посягнул на Сильмариллы, на Камни, что для тебя и твоих братьев важнее и ценнее жизни? Своей и чужой. За тех, кого вы с братьями клялись преследовать до последнего вздоха? Я вновь слышу то, что раньше было криком, а теперь стало хрипом и стоном. Я не могу остановить тебя. Это значит рассказать всё, предать Берена. Или солгать и предать себя. Меня возвращают в камеру. Мыслями я с тобой и чувствую твою боль, но не могу ее облегчить…
– Что они сделали с тобой, государь? Отчего в глазах твоих слезы? Почему ты не отвечаешь нам?
Верные. Берен. Как я могу объяснить вам то, что сам не понимаю? Или то, что уже понял, но боюсь признать?
Сколько прошло времени? Каждый из нас побывал на допросе, на пытке. И вопросы сходят на нет.
– Вот почему ты молчишь, государь.
– Он всё еще… там?
– Да. Нас просили подтверждать его слова.
– Он говорит о Дортонионе?
– Да.
– Зачем ему это, если он был против нашего похода? Если он поднял Нарготронд против тебя?
Как найти ответ на этот вопрос, если сам хочешь знать ответ? Вот только хочешь ли?
– Итак, это всё?
– Всё.
– Надо же, ты так скрывал цель своего путешествия, но стоило пригрозить твоему брату - при том, что власть в его городе, по словам его Верных, была для тебя столь желанна, - как ты рассказал всё. Вы, феанарионы, сумасшедшие. И что теперь с тобой делать? Повелителю ты не нужен. Мне - тем более. Как заложник – бесполезен.
– Так убей меня, – равнодушное.
– Слишком просто. Еще проще, чем с арфингом. Знаешь, что его теперь ждет? Я медленно, по одному убью его отряд, а сам он отправится в Ангбанд.
Слабое шевеление. Протест? Согласие? Непроизвольное движение?
– От него пользы больше, чем от тебя. Молчишь? Все равно? Хмм, хороший результат. Мне удалось сломать нолдо-феаноринга. Прекрасно. Тогда – последний штрих.
Круг завершен. Что ждет нас всех? Безысходность. Что будет дальше? Топот орков, скрип двери. Кто следующий? Нет. Брат мой, ты еще жив! Они приковывают тебя прямо напротив меня и уходят. Ты не реагируешь ни на что. На тебе кровь. Много крови, совсем как тогда. Но теперь эта кровь – твоя.
– Турко!
– Лорд Келегорм!
– Что же вы им сказали, принц?
Тихо, почти неслышно, безразлично:
– Ваш путь лежал на север Дортониона. Вы хотите спасти любимую адана. Не можете идти мимо Дориата, ее забрали рабыней в Ангбанд, вы хотели перехватить конвой. Разве всё не так, сын Барахира?
Слабая усмешка кривит губы.
– Так, сын Феанора.
– Ну вот видишь.
Ты медленно поднимаешь голову, и вздох ужаса проносится по камере. Тебя ослепили.
– Зачем ты пошел за мной?
– Во имя танца Огня и Песни.
Силы оставляют тебя, и ты безвольно повисаешь на цепях. А ночью приходит волколак, и нас становится на одного меньше. Вот какая судьба нам суждена. Еще один день, и всё повторяется. А ты больше не говоришь. Я не верю, что ты сломлен, мой гордый брат. Не верю, что Тху смог погасить тебя. Не хочу верить. Но мои глаза говорят обратное. Нас всё меньше. Я должен спасти Берена. Любовь эллет и адана должна сбыться.
– Вот мы и остались вдвоем, государь Финрод. Похоже, теперь моя очередь.
Ты говоришь правду, адан. Сегодня волк придет за тобой, ты не нужен Саурону, в отличие от Финдарато. Меня же он оставит напоследок. Но я слишком хорошо знаю Инголдо. Он не позволит тебе умереть, даже ценой собственной жизни, а этого уже не могу допустить я.
Я знаю, Финдэ, ты обижаешься, что я молчу, боишься, что я почти неподвижен. А мне нужна была передышка. Я ошибался – мой огонь не погас, он уснул. Пускай мое хроа истерзано и обессилено, моего фэа хватит на еще одну вспышку, даже если она будет последней. Ученику Охотника не надо видеть волка, мне достаточно слышать его, что бы победить.
Горящие глаза в темноте. Вот и настал мой час.
– Прощай, Берен.
– Прощай, государь.
Что это? Откуда это хриплое рычание? Турко?! Что ты делаешь? Зверь остановился в нерешительности. Снова рык. Срывающиеся звуки. Что ты пытаешься сказать ему? И он отвечает тебе! Вновь та же фраза. Рык волка становится угрожающим, а ты всё повторяешь и повторяешь что-то.
Прыжок. Тьелко, нет! Со звоном лопаются цепи на твоих руках, челюсти волка смыкаются на тебе. Клубок катится по полу. Мне страшно, тебя нельзя различить в нем. Мохнатая тень отлетает к стене и замирает, ударившись об нее. Я вспоминаю - там, на стене был шип. Тварь напоролась на него, она мертва! Я перевожу взгляд.
– Турко!
Это крик отчаяния. Ты ранен брат. И ранен смертельно, а я не могу даже дотянуться, чтобы хоть как-то помочь.
– Лорд Келегорм, что вы сделали? Что эта тварь сделала с вами?
Твой голос срывается, ты тяжело дышишь, из рваных ран вместе с кровью уходит и твоя жизнь.
– Всё… будет, как распорядилась Судьба. Нити сплетены. Я ухожу, Финдэ. Мне пора. Не возражай.
– Тьелко…
– Не надо, лучше… Помнишь наш танец? А тот день, на вершине одной из гор хребта Пелори? Тогда ты создал песню. Сиял золотой свет Лаурелина. Спой ее для меня. Еще раз. Пожалуйста.
Из моих глаз текут слезы. Зачем ты отсрочил наш конец своей жизнью? Нам ведь не выбраться. Ты еще во что-то веришь… Ты просишь, а я не могу тебе отказать. Мой голос вспарывает тишину подземелья. И пред глазами вместо сырой темницы встает Аман.
Как же я ошибался в тебе, брат мой…
Прости, мы так и не поговорили с тобой, брат…
Песня летит, поднимаясь над ночью, вопреки Тьме острова.
Прости, я не смею назвать тебя другом… Но ты будешь жить, ты завершишь то, что начал, Финдэ…
Прости меня, я не понял тебя… Прости, что оттолкнул… Ведь можно же было всё вернуть…
Ничего нельзя вернуть… История повторяется, но ничто не становится, как прежде… Прощай.
Прощай.
Песня взлетает на самую вершину, на миг замирает и заканчивается. Я плачу. Мне больно, что всё так… А ты вдруг улыбаешься. Светло, чисто, открыто. Я даже не могу вспомнить, когда последний раз видел у тебя ТАКУЮ улыбку. Твой голос ясен и силен:
– Помнишь наш спор, что сильнее Огонь или Песня? Так вот, никто не первый. Выше всех – Любовь. Она сильнее. Она победит, ибо она и Огонь, и Песня. Помни это, Финдэ. Помни.
Последний вздох. Твое тело замирает на миг и расслабляется. Чтобы через секунду вспыхнуть ослепляющим пламенем. А когда наши глаза вновь привыкли к сумраку темницы, то увидели лишь…
– Пепел?
Горе душит меня. Едва нахожу силы ответить Берену.
– Так же, как его отец. Они несли в себе частицу Огненного Духа, что забирает их после смерти.
– Пока он висел тут, я думал, он уже мертв. А когда бросился на волка, мне показалось, он стал языком пламени. Слава павшему воину.
Мой шепот звучит в унисон.
– Слава павшему другу.
Мы замолкаем, но на острове уже нет тишины. Мы слышим шум борьбы, крики орков, но они быстро затихают.
– Что это, государь мой? Мне кажется или это звон мечей?! Крепость штурмуют!
А мне всё еще не верится. По коридору прокатываются тяжелые шаги, слышится лай. Замок на двери слетает. В дверях появляется… Куруфин! А за ним Хуан и Лютиэнь!
– Mel!
– Любимая!
– Где?..
Атаринке сам замечает пепел. Его лицо бледнеет, и он падает перед тем, что осталось от Тьелко, на колени.
– Нет! Нет!
Лютиэнь обнимает Берена. Вот появляются Верные Первого Дома и сбивают оковы, а Курво так и стоит на коленях, только плечи вздрагивают от рыданий. Ему не нужно ничего объяснять, он всё понимает сам. А я радуюсь, что он не видел того, что Саурон успел сделать с тобой, брат мой.
…Потом была суета. Много нужной и не нужной суеты. Мы выясняем, как Лютиэнь попала в Нарготронд, как там объявился Хуан, как собирали отряд после вещего сна принцессы Дориата. Как она сошлась в песенном поединке с Тху, пока дружинники Куруфина и Келегорма сражались с орками и волками. Ты не дождался спасения совсем немного, друг мой…
Вечером была твоя тризна. Твой пепел покоится на вершине острова. Как ни старался, я не смог разобрать, что же Куруфинвэ выбил тенгваром на камне, что стал твоей могильной плитой.
– Расскажи мне, как он погиб.
Я рассказываю, а внутри нарастает чувство, что так не должно быть. Не верится, что ты ушел. Кажется, что ты выступишь сейчас из темноты, такой же легкий и веселый, как прежде. Но это просто игра теней. Что потерял мир? Чем он стал без твоей бесшабашной улыбки? Всё не так.
– Ты собирался сделать то же, что сделал Турко. А он не мог этого допустить. Ты был для него больше, чем братом. Неужели не видел? Для нас обоих.
Искусный смотрит мне в глаза и снимает аванирэ. А для меня открывается целый мир. Истинный мир феанариони, а не та маска, что они вынуждены носить уже почти полтысячелетия. Даже я, что так гордился своей проницательностью, не понимал, не видел и половины того, что есть на самом деле. Я совсем не знал тебя, брат мой. Как же так? Теперь я понимаю – ты не мог иначе. А мне теперь жить за двоих. Так же, как и Куруфинвэ. Я знаю, мы продолжим наш путь на Ангбанд. Путь за Сильмариллом. Но теперь нам действительно нельзя отступить. Ни на шаг. И мы сделаем это во имя несостоявшейся любви Аэгнора и Андрет. Во имя тех Верных, что пошли за мной. Мы сделаем это ради тебя, Туркафинвэ Тьелкормо, сын Феанаро. Я сделаю это. Во имя нашей дружбы.
ЧАСТЬ 1lonely-mountain.diary.ru/p186072553.htm?from=la... ЧАСТЬ 2
Открыть все тэги MORE в этом посте
@музыка: нема
@настроение: нормальне
@темы: БПВ