І до віків благенька приналежність переростає в сяйво голубе. Прямим проломом пам'яті в безмежність уже аж звідти згадуєш себе (с)
Написати про Фінгона у полоні (хоча я таких АУ-шок не люблю) мене спонукала перша оповідка на цю тему. Вона була гарна, про те, як Маедрос віддає свої борги, намагаючись врятувати друга. Дуже мені, і не тільки мені, сподобалися орки першого автора - викапані сепари, змальовані наче з натури.
Але, коли я те читав, мені прийшла до голови думка - чому всі забули про Хуріна, який був у полоні в той самий час. Не міг Моргот в разі, аби йому до рук трапив Астальдо, не використати якось його вірного васала. Ну і "Баладу про вересковий мед" теж згадав, атож.
К 15.31 АУ. Фингон не погибает в битве, а попадает в плен.
читать дальше
Через выжженую степь Анфауглита медленно продвигался отряд орков, одетых в черное. Их командир не спешил — согласно его приказу быстроногие солдаты Ангбанда вынуждены были соразмерять свою скорость с неспешным шагом старого седого человека, медленно тащившегося по сожженной земле, которая так и не оправилась от когда-то прокатившейся по ней огненной волны.
Человек — единственный адан среди черного воинства — несмотря на свою старость и немощь не был похож на пленника. Он мерно шагал в окружении орков, опираясь на тяжелый деревянный посох. Черное убранство и меч на поясе дополняли странную картину, ибо высокого старца нельзя было принять и за вастака, прислужника Тьмы. Холодным взглядом серых глаз человек осматривал местность, и глаза его отмечали засыпанные песком руины форпостов.
Слева от идущих виднелись развалины эльфийской крепости, расположенной высоко на холме. Старец остановился и впился в них глазами. Затем медленно подошел к большому камню у еле заметной теперь дороги и сел на него, не обращая внимания на недовольство своих то ли спутников, то ли конвоиров.
Орки, вынужденные остановиться, решили сделать привал и теперь располагались возле небольшого озерца. Они гоготали и громко переговаривались. Старец смотрел на руины.
Он не пошевелился даже тогда, когда один из орков вдруг захрипел и повалился на землю. Быстрый взгляд человека оценил и выстрел, и эльфийскую стрелу, вылетевшую из ниоткуда, но ни бежать, ни прятаться человек не стал.
А стрелы свистели совсем рядом, и орки падали один за другим, так и не поняв, у кого хватило смелости напасть на них чуть ли не в виду Тангородрима. Часть из них кинулась наутек, но из развалин форпоста поднялись тени в серых плащах. Тени, вооруженные мечами и луками.
Высокий эльф подал сигнал свистом серебряной дудочки, и подле руин закипел бой. Старец продолжал сидеть на камне, наблюдая за происходящим. Предводитель эльфов странную фигуру приметил уже давно, и потому стрелы свистели рядом, не поразив столь удобную мишень.
Старик медленно поднялся. Рука его легла на рукоять меча, и человек неспешным шагом двинулся на отступавших орков. Меч со злым шипением покинул ножны, адан выдохнул со свистом, словно лесоруб, готовящийся к тяжкой работе, и бросился вперед с хриплым воплем:
Аure entuluva!
Клинок с нежданной силой опустился на шею орка, разрубив бедолагу наискось. Человек хекнул и с силой вырвал меч из уже мертвого тела. Зашатался. Чуть не упал...
Рядом с ним уже стоял, прикрывая сбоку, предводитель эльфов. Ударом с левой эльф развалил голову подбегающего орка словно гнилую тыкву. Человек одобрительно захохотал — так мог бы каркать ворон — и снова бросился вперед.
Стрела с черным оперением вонзилась адану в грудь раньше, чем метнувшийся эльф успел отбить ее мечом...
***
“Навряд ли я доживу до утра, лорд... Лорд Маэдрос. Да, я узнал вас... Но рассказать я успею, смогу рассказать... Нет, не больно. Странно, правда?
Меня зовут Хурин. Хурин, сын Халдора, внук Хадора Лориндола, потомок Арадана и Мараха. Владетель Дор-Ломина и друг короля... Да, он называл меня другом, мой король Фингон, прозванный Отважным.
Вы, верно, думаете сейчас — как удалось мне выжить. В том, что король жив, может и сомневаетесь, но раз пришли сюда, то храните эстель и думаете о его спасении.
Но Фингон Астальдо мертв. Я убил его.
Не смотрите на меня так, я ведь все равно обречен.
Помните Последнюю Битву, лорд Маэдрос? Знаю, что помните. Мы тогда оказались в котле - и огненный ад выплеснулся из драконьей пасти. Барлоги... войско разделилось. Тогда я потерял короля из виду. Я слышал, как ревут рога Химринга. Вы не смогли к нему пробиться. Мы тоже.
Мы отступали вместе с лордом Тургоном, и я остался прикрывать отход. Мы остались — я и Хуор. И наша переполовиненная неравным боем дружина. У нас был должок владетелю Гондолина, а потомки Арадана не любят быть в долгу..
Словом, я попал в Морготовы лапы. Откуда-то вражины прознали, что я бывал в Гондолине, и видно был приказ брать меня живым. Пять раз я был ранен, да еше орки истолкли меня как зерно в ступе. Я валялся на склизком полу, бредил и ходил под себя — вы уж простите, лорд, за такие подробности. Не помнил ни где я, ни что со мной — но в разуме застряла мысль, что это Ангбанд, а второй мыслью было: лучше помереть и побыстрее.
Но кто-то ходил за мной — поил водой, перевязывал, обмывал. В конце концов я пришел в себя, и когда понял, чья рука мне воду подавала, чуть волком не завыл от бессилия и тоски.
Вот вы знаете, лорд Маэдрос, что в Гондолине два древа есть? Лаурелина и Тельперион из золота и серебра. Я ими восторгался — и так же восхищался лордом Тургоном. Но мой король для меня был тем, чем для вас всех настоящие Тельперион с Лаурелиной, о которых Астальдо мне рассказывал.
Почему нас заперли вместе? Видно приглядывались, удастся ли подлость сотворить. А подлость была такова — мой король не ведал, где находится Гондолин, а я...
Да, лорд Маэдрос. Вам ли не знать их повадок. Мучили его, а я смотрел и проклинал свой день рождения и всех предков своих до самого Мараха.
Нет, когда я в себя пришел, нас по разным камерам развели. Там клетки такие... Помните? Говорить мы могли. Я спросил у своего лорда, почему он меня не придушил, пока можно было. И знаете, что он ответил? Что не смог бы, даже если бы такая мысль ему в голову и пришла.
Да, Отважный не смог бы, а я сумел. Они ведь, вражины, не больно-то хитры. Думают, что если им своя шкура дороже всего на свете, то и остальным так-то. Начал я с их главным палачом играть в поддавки. Самого Моргота я тоже видывал — он все ко мне вначале с добром да лаской... Уговаривал. А ручки белые пачкал об меня другой — морда волчья, глаза лютые, будто у зверюги.
Вот того другого я провел — мнил он себя большим хитрецом, а обманул его адан. Стал я и к уговорам прислушиваться, и головой кивать на слова вкрадчивые, что, мол, мы за эльфов головы свои буйные сложили, а они теперь в Гондолине живут-поживают, да над нами насмехаются. Самое злое — что надо было поддаваться на глазах у моего короля. И знаете что, лорд Маэдрос? Ни одного гневного взгляда он на меня не бросил — только раз слезы на глазах у него увидал, это когда согласился я вражин лютых в Гондолин вести.
Только сказал я тогда, что стыдно мне при короле своем в предатели-то записываться. А потому должен умереть Фингон Астальдо. Тогда, мол, сделаю я все, что от меня хотят и даже сверх того.
Посовещались вражины и согласились с моим условием. Но и тут не смогли не сподличать — должен был я сам кровь эльфийскую пролить.
Да, лорд Маэдрос. Вот этой рукой... Он сразу ушел — меня словно холодным огнем обдало. Белое такое сияние. И взгляд его последний буду я помнить даже на последних путях человеческих.
Не простил он меня, такое не прощают. Но и ненависти в том взгляле не было.
Ну, а потом рассказал я владетелю Ангбанда о том, что я, адан Хурин, потомок Мараха думаю об их гнусных хитростях. И думал, что они меня либо на части разорвут, либо запытают до смерти.
Но меня только привели на вершину горы и усадили в каменное кресло. А перед тем — верите, лорд Маэдрос, - властелин Ангбанда проклял меня и потомков моих. Самолично. Знаете, как они на нас там говорят? Людишки. Да только людишки тоже не просты — мал комар, а покою не даст.
Кресло это было зачарованым. Сказал вражина, что буду я оттуда смотреть на мир его глазами, а близкие мои гибнуть будут один за другим.
Двадцать восемь лет я провел в этом кресле. И видел смерть детей своих и бедствия жены и злую судьбу Хитлума. Только вот что-то у Моргота не заладилось — не его глазами я на это смотрел, а будто бы... Будто бы глазами моего короля.
Да, лорд Маэдрос — эти двадцать восемь лет король Фингон словно со мною рядом был. И утешал меня, когда я видел беды, погубившие мой род. И я, окаменевший, смог заплакать, и только потому сердце мое не превратилось в камень.
А с месяц назад снял Моргот с меня чары и повелел одеть-обуть, оружие отдать и отправить под охраной в Хитлум. Я думаю, что вражина не унялся, и решил, что я в Хитлуме не останусь — что мне делать среди подлецов-вастаков — а пойду к лорду Тургону приюта просить. Тут-то и исполнится хитрость — лорд Тургон уж больно дорожит тайной города своего. Навряд ли он впустит к себе того, кто в Морготовых лапах побывал.
Но рану мою не исцелить, и идти мне не придется. Да я бы и так не пошел, мой король не одобрил бы этого.
Вот говорю я с вами, лорд Маэдрос, а боли не чувствую. И знаете... Мне кажется, что мой король совсем рядом и улыбается мне...”
***
Когда рассвело, эльфы вырыли мечами глубокую могилу у подножия скалы, где высилась раньше крепость Барад-Эйтель, и опустили туда тело старца в черных одеждах. Лорд Маэдрос отдал последние почести потомку Арадана, вскинув к небу свой сверкающий клинок, и приказал возвращаться в Восточный Белерианд. Впервые за последние три десятка лет лорд улыбался тихой ласковой улыбкой, а на лице его плясало что-то, что можно было принять за отблеск белого пламени.
Впрочем это мог быть и солнечный луч. Кто знает...


Але, коли я те читав, мені прийшла до голови думка - чому всі забули про Хуріна, який був у полоні в той самий час. Не міг Моргот в разі, аби йому до рук трапив Астальдо, не використати якось його вірного васала. Ну і "Баладу про вересковий мед" теж згадав, атож.
К 15.31 АУ. Фингон не погибает в битве, а попадает в плен.
читать дальше
Через выжженую степь Анфауглита медленно продвигался отряд орков, одетых в черное. Их командир не спешил — согласно его приказу быстроногие солдаты Ангбанда вынуждены были соразмерять свою скорость с неспешным шагом старого седого человека, медленно тащившегося по сожженной земле, которая так и не оправилась от когда-то прокатившейся по ней огненной волны.
Человек — единственный адан среди черного воинства — несмотря на свою старость и немощь не был похож на пленника. Он мерно шагал в окружении орков, опираясь на тяжелый деревянный посох. Черное убранство и меч на поясе дополняли странную картину, ибо высокого старца нельзя было принять и за вастака, прислужника Тьмы. Холодным взглядом серых глаз человек осматривал местность, и глаза его отмечали засыпанные песком руины форпостов.
Слева от идущих виднелись развалины эльфийской крепости, расположенной высоко на холме. Старец остановился и впился в них глазами. Затем медленно подошел к большому камню у еле заметной теперь дороги и сел на него, не обращая внимания на недовольство своих то ли спутников, то ли конвоиров.
Орки, вынужденные остановиться, решили сделать привал и теперь располагались возле небольшого озерца. Они гоготали и громко переговаривались. Старец смотрел на руины.
Он не пошевелился даже тогда, когда один из орков вдруг захрипел и повалился на землю. Быстрый взгляд человека оценил и выстрел, и эльфийскую стрелу, вылетевшую из ниоткуда, но ни бежать, ни прятаться человек не стал.
А стрелы свистели совсем рядом, и орки падали один за другим, так и не поняв, у кого хватило смелости напасть на них чуть ли не в виду Тангородрима. Часть из них кинулась наутек, но из развалин форпоста поднялись тени в серых плащах. Тени, вооруженные мечами и луками.
Высокий эльф подал сигнал свистом серебряной дудочки, и подле руин закипел бой. Старец продолжал сидеть на камне, наблюдая за происходящим. Предводитель эльфов странную фигуру приметил уже давно, и потому стрелы свистели рядом, не поразив столь удобную мишень.
Старик медленно поднялся. Рука его легла на рукоять меча, и человек неспешным шагом двинулся на отступавших орков. Меч со злым шипением покинул ножны, адан выдохнул со свистом, словно лесоруб, готовящийся к тяжкой работе, и бросился вперед с хриплым воплем:
Аure entuluva!
Клинок с нежданной силой опустился на шею орка, разрубив бедолагу наискось. Человек хекнул и с силой вырвал меч из уже мертвого тела. Зашатался. Чуть не упал...
Рядом с ним уже стоял, прикрывая сбоку, предводитель эльфов. Ударом с левой эльф развалил голову подбегающего орка словно гнилую тыкву. Человек одобрительно захохотал — так мог бы каркать ворон — и снова бросился вперед.
Стрела с черным оперением вонзилась адану в грудь раньше, чем метнувшийся эльф успел отбить ее мечом...
***
“Навряд ли я доживу до утра, лорд... Лорд Маэдрос. Да, я узнал вас... Но рассказать я успею, смогу рассказать... Нет, не больно. Странно, правда?
Меня зовут Хурин. Хурин, сын Халдора, внук Хадора Лориндола, потомок Арадана и Мараха. Владетель Дор-Ломина и друг короля... Да, он называл меня другом, мой король Фингон, прозванный Отважным.
Вы, верно, думаете сейчас — как удалось мне выжить. В том, что король жив, может и сомневаетесь, но раз пришли сюда, то храните эстель и думаете о его спасении.
Но Фингон Астальдо мертв. Я убил его.
Не смотрите на меня так, я ведь все равно обречен.
Помните Последнюю Битву, лорд Маэдрос? Знаю, что помните. Мы тогда оказались в котле - и огненный ад выплеснулся из драконьей пасти. Барлоги... войско разделилось. Тогда я потерял короля из виду. Я слышал, как ревут рога Химринга. Вы не смогли к нему пробиться. Мы тоже.
Мы отступали вместе с лордом Тургоном, и я остался прикрывать отход. Мы остались — я и Хуор. И наша переполовиненная неравным боем дружина. У нас был должок владетелю Гондолина, а потомки Арадана не любят быть в долгу..
Словом, я попал в Морготовы лапы. Откуда-то вражины прознали, что я бывал в Гондолине, и видно был приказ брать меня живым. Пять раз я был ранен, да еше орки истолкли меня как зерно в ступе. Я валялся на склизком полу, бредил и ходил под себя — вы уж простите, лорд, за такие подробности. Не помнил ни где я, ни что со мной — но в разуме застряла мысль, что это Ангбанд, а второй мыслью было: лучше помереть и побыстрее.
Но кто-то ходил за мной — поил водой, перевязывал, обмывал. В конце концов я пришел в себя, и когда понял, чья рука мне воду подавала, чуть волком не завыл от бессилия и тоски.
Вот вы знаете, лорд Маэдрос, что в Гондолине два древа есть? Лаурелина и Тельперион из золота и серебра. Я ими восторгался — и так же восхищался лордом Тургоном. Но мой король для меня был тем, чем для вас всех настоящие Тельперион с Лаурелиной, о которых Астальдо мне рассказывал.
Почему нас заперли вместе? Видно приглядывались, удастся ли подлость сотворить. А подлость была такова — мой король не ведал, где находится Гондолин, а я...
Да, лорд Маэдрос. Вам ли не знать их повадок. Мучили его, а я смотрел и проклинал свой день рождения и всех предков своих до самого Мараха.
Нет, когда я в себя пришел, нас по разным камерам развели. Там клетки такие... Помните? Говорить мы могли. Я спросил у своего лорда, почему он меня не придушил, пока можно было. И знаете, что он ответил? Что не смог бы, даже если бы такая мысль ему в голову и пришла.
Да, Отважный не смог бы, а я сумел. Они ведь, вражины, не больно-то хитры. Думают, что если им своя шкура дороже всего на свете, то и остальным так-то. Начал я с их главным палачом играть в поддавки. Самого Моргота я тоже видывал — он все ко мне вначале с добром да лаской... Уговаривал. А ручки белые пачкал об меня другой — морда волчья, глаза лютые, будто у зверюги.
Вот того другого я провел — мнил он себя большим хитрецом, а обманул его адан. Стал я и к уговорам прислушиваться, и головой кивать на слова вкрадчивые, что, мол, мы за эльфов головы свои буйные сложили, а они теперь в Гондолине живут-поживают, да над нами насмехаются. Самое злое — что надо было поддаваться на глазах у моего короля. И знаете что, лорд Маэдрос? Ни одного гневного взгляда он на меня не бросил — только раз слезы на глазах у него увидал, это когда согласился я вражин лютых в Гондолин вести.
Только сказал я тогда, что стыдно мне при короле своем в предатели-то записываться. А потому должен умереть Фингон Астальдо. Тогда, мол, сделаю я все, что от меня хотят и даже сверх того.
Посовещались вражины и согласились с моим условием. Но и тут не смогли не сподличать — должен был я сам кровь эльфийскую пролить.
Да, лорд Маэдрос. Вот этой рукой... Он сразу ушел — меня словно холодным огнем обдало. Белое такое сияние. И взгляд его последний буду я помнить даже на последних путях человеческих.
Не простил он меня, такое не прощают. Но и ненависти в том взгляле не было.
Ну, а потом рассказал я владетелю Ангбанда о том, что я, адан Хурин, потомок Мараха думаю об их гнусных хитростях. И думал, что они меня либо на части разорвут, либо запытают до смерти.
Но меня только привели на вершину горы и усадили в каменное кресло. А перед тем — верите, лорд Маэдрос, - властелин Ангбанда проклял меня и потомков моих. Самолично. Знаете, как они на нас там говорят? Людишки. Да только людишки тоже не просты — мал комар, а покою не даст.
Кресло это было зачарованым. Сказал вражина, что буду я оттуда смотреть на мир его глазами, а близкие мои гибнуть будут один за другим.
Двадцать восемь лет я провел в этом кресле. И видел смерть детей своих и бедствия жены и злую судьбу Хитлума. Только вот что-то у Моргота не заладилось — не его глазами я на это смотрел, а будто бы... Будто бы глазами моего короля.
Да, лорд Маэдрос — эти двадцать восемь лет король Фингон словно со мною рядом был. И утешал меня, когда я видел беды, погубившие мой род. И я, окаменевший, смог заплакать, и только потому сердце мое не превратилось в камень.
А с месяц назад снял Моргот с меня чары и повелел одеть-обуть, оружие отдать и отправить под охраной в Хитлум. Я думаю, что вражина не унялся, и решил, что я в Хитлуме не останусь — что мне делать среди подлецов-вастаков — а пойду к лорду Тургону приюта просить. Тут-то и исполнится хитрость — лорд Тургон уж больно дорожит тайной города своего. Навряд ли он впустит к себе того, кто в Морготовых лапах побывал.
Но рану мою не исцелить, и идти мне не придется. Да я бы и так не пошел, мой король не одобрил бы этого.
Вот говорю я с вами, лорд Маэдрос, а боли не чувствую. И знаете... Мне кажется, что мой король совсем рядом и улыбается мне...”
***
Когда рассвело, эльфы вырыли мечами глубокую могилу у подножия скалы, где высилась раньше крепость Барад-Эйтель, и опустили туда тело старца в черных одеждах. Лорд Маэдрос отдал последние почести потомку Арадана, вскинув к небу свой сверкающий клинок, и приказал возвращаться в Восточный Белерианд. Впервые за последние три десятка лет лорд улыбался тихой ласковой улыбкой, а на лице его плясало что-то, что можно было принять за отблеск белого пламени.
Впрочем это мог быть и солнечный луч. Кто знает...


@темы: моя творчість
Вот просто слов нет. В такого Хурина безоговорочно верю. Как и в Фингона.
засунуть Сильмарилл Тинголу пониже спиныисполнить свою клятву.Кстати, дядюшка, коли пошли такие разговоры... Какого лысого Унгола ты помчался к Моринготто в одиночку? И почему мы узнали о твоём подвиге от орла Манвэ?
Ну, я сделал необходимые расчеты, и пришел к выводу, что Моринготто хоть и бессмертен, но из тела его выкурить можно, слишком уж громоздкая система жизнеобеспечения. Потому рискнул, риск дело благородное) Двадцать процентов положил на неприятные неожиданности, так что шансы были, не хватило везения. Впрочем, если учесть, что судьбой Намо заведует, так я еще и дешево отделался.
Торондору не прощу и в Мандосе. Не то, что он в Моргота поздно вцепился, а то, что он меня в Гондолин хоронить потащил. Это же надо было придумать, не дать отважному сыну проститься с отцом, отнести к другому, который труса праздновал в укрепрайоне. Лучи нелюбви орлуше, однозначно.